***
Глядя в окно вагона на желтое множество луговых цветов, подумал о какой нибудь городской девочке: как она растерялась бы от такого обилия красоты...
Вспомнил ту маленькую казашку, что вынесла на сцену алма-атинского оперного театра цветы для милой Биби-Гуль, певицы. Подала, обняла тетю за шею одной ручкой, потом побежала назад и... остановилась, растерявшись от новых бурных аплодисментов. Удивленно посмотрела в зал, на множество людей — видимо, не догадываясь, что рукоплещут они уже и ей, — затем пошла, в потом побежала опять.
***
Простые человеческие радости. Приехали далекие, нечастые гости — племянник с женой и сыном. Одиннадцатимесячный смехунок, он стал сразу центром нашей семьи. Завтракая, обсуждаем его приметы. Мама моя, наверно,сказала б: «Правый глаз меньше — нашей породы». А еще у него родимое пятнышко на светлой головенке.
И тут мне вспомнился мой — уже с усами и хриплым тринадцатилетним басом. Он в школе. Если бы был здесь, за столом, обязательно похвалился бы тоже родинкой на голове...
Зачем я, собственно, записываю такую мелочь?
Ибо оттого, что хлопец вмешался бы в беседу со своей личностью, как бы прося обратить внимание и на него, подержать и его, хоть какую минуту, в теплом свете человеческого внимания,— оттого мне стало и хорошо на душе и грустновато, и захотелось пожалеть не только его и не только потому, что он — мой.
Этим чувством, как силой жизни, должно быть насыщено наше слово. И эта «мелочь» — не мелочь.
***
Люда любит и умеет придумывать.
Еще когда она была совсем маленькая, немногим больше чем полтора года, и папа, стоя на веранде, держал ее на руках, Людочка заметила, как под застрешкой в паутине бьется и ноет муха.
— Путя! — сказала она, протянув заслюненный пальчик.— Путя у-та-та!..
А «путе» было не до качелей.
Потом как-то, еще года через полтора, глянула малышка в окно и обрадовалась:
— Ой, мама, а снежок за ночь как подрос! Он еще больше, чем вчера!..
Теперь Людочке уже пятый год.
Сегодня воскресенье, и папа не пошел на работу. Люда проснулась, видит — мама уже куда-то ушла, а папа сидит и читает.
И Люда задумалась, подперев кулачком и после сна не очень румяную щеку.
— Ну, что? — спросил, подойдя, папа.— Что, моя тётя-грустнётя?