Мама снисходительно смеется: что вы хотите — ребенок.
И я смеюсь. Вспомнив, как эта самая мама, двадцать лет назад, сделала однажды великое открытие. Нашла старую перчатку и, вспомнив Буренку, подняла перчатку в левой руке и начала подергивать за пальцы:
— Дой-дой, дой-дой!..
И не смогла от радости удержаться — так и зашлась малым, звонким хохотом.
***
В доме — первый сынок, первый внучек. Он вошел в жизнь всей семьи полновластно, как реформатор. Даже грамматику свою ввел. О себе, например, он говорит обычно так: «Володя хочешь спать», «Володя не хочешь есть», «Володя пойдешь во двор».
И все это важно у него, неопровержимо. И все это мило.
***
Позавтракав, маленькая Алеся совершала обход всех своих теток, которых в деревне было целых три. Придет, сядет хорошенько на лавке и погодя:
— А мы сегодня так совсем ничего не варили.
— Ах мое горюшко! А что ж это за мать у тебя! Я вот сейчас...
Алесю кормили, делая вид, что так ей, бедной, и поверили. Наевшись и погуляв здесь немного, как бы для отвода глаз, гостья шла к следующей тетке. Там повторялись горе и сожаление.
Теперь — здоровая, весело-грубоватая десятиклассница — она сама смеется над этим, когда ей напоминают. И аппетит еще все также ничего себе, служит.
***
Когда он утром проснется, а мама еще не встала и никуда не пошла, трехлетний малыш бежит к ней погреться и поговорить.
В последнее время он многовато говорит о Дине, двухлетней девочке, которая недавно появилась на их дворе. Говорит так небезразлично, что мама наконец спрашивает:
— Ты ее любишь?
— Люблю.
— Такую маленькую, сопливую плаксу, совсем некрасивую?
Малыш на какую-то минуту задумывается, а потом говорит такое... Наивная и, должно, подсознательная детская мудрость, будто по вдохновению, что в передаче нашей, взрослых, звучит не так неожиданно, контрастно и достоверно: