Она пристально посмотрела на меня.
— Твоя газета уже втравила меня в историю. Дела могут пойти хуже или лучше, но они уже не будут обстоять по-прежнему.
— По крайней мере, тебя не уволили.
— Тебя тоже, Эбби. У тебя был роман, ты повела себя не лучшим образом перед лицом коллег, плеснув кофе ему на колени.
— Он этого вполне заслужил.
— Я совершенно уверена в этом. Но я не советую тебе начинать войну с «Пост». Книга — твой шанс поправить свое положение.
— А как же ты?
— У меня свой интерес в этих делах. И ты можешь помочь мне, потому что можешь делать то, на что я не имею права.
— Например?
— Я не могу лгать, обводить вокруг пальца, подкупать, торговаться, стрелять из укрытия, красть, выдавать себя за другого, потому что я должностное лицо в государственной структуре, а у тебя широкое поле деятельности. Ты — репортер.
— Весьма признательна, — сказала она, выходя из кухни. — Пойду возьму вещи из машины.
У меня редко останавливались гости, и нижняя спальня в основном предназначалась для Люси. На полу лежал огромный иранский ковер, испещренный красочными цветами, придававший комнате вид сада, посреди которого моя племянница была то розовым бутоном, то репейником, в зависимости от ее настроения.
— Вижу, тебе нравятся цветы, — рассеянно проговорила Эбби, опуская на кровать свой дорожный чемодан.
— Пожалуй, ковер такой расцветки здесь несколько великоват, — извинилась я. — Но, когда я его увидела, мне пришлось его купить, и не было другого места, где бы его можно было поместить. Не говоря о том, что он почти вечен, а поскольку в этой комнате останавливается Люси, то этот фактор является самым важным.
— Или, по крайней мере, был таковым. — Эбби подошла к платьевому шкафу и открыла дверцу. — Люси уже не десятилетняя девочка.
— Там должно быть достаточно плечиков. — Я придвинулась, чтобы посмотреть. — Если тебе нужно еще…
— Достаточно.
— В ванной комнате есть полотенца, зубная паста, мыло, — начала было показывать я.
Эбби распаковывала вещи и не обращала на меня внимания.
Я присела на край кровати.