— Заходи, Мила. Садись. Чай? Печенье?
— Нет, Тондоныч, не надо ничего. Я поговорить.
— Конечно, давай поговорим.
Волосы в два цвета, длинная чёлка закрывает правый глаз, левый густо обведён (наноскин), в перегородке острого носика колечко (настоящее). Не красавица, но и нет причины для комплексов. Но она, конечно, комплексует. Они все комплексуют, возраст такой. Миле пятнадцать, и она хорошая девочка. Талантливая вирт-художница, мастер скин-живописи, автор множества популярных скин-мем-имиджей. Сейчас её кожа (открытая прозрачной рубашкой сверху до пояса кроме непрозрачной полосы на груди) чиста, но это такой странный жест уважения. Дети отчего-то считают, что я противник наноскина.
На самом деле я, скорее, рад, что его не придётся однажды выжигать с кожи лазером. В татуировках мне не нравится перманентность — принудительная фиксация сиюмоментного вкуса в графике. Нравится им запускать по себе картинки — да и пусть. Чем бы дети ни тешились, учитывая, что жизнь у них не так чтобы полна счастья. Тем не менее, есть устойчивая байка, идущая, как и положено, от старших к младшим: «Аспид ненавидит скины! Он, конечно, слова не скажет, это ж Аспид, но так посмотрит! Брррр!» Одна из многих баек про меня. Должны же дети кого-то мифологизировать? Когда их директор — Жуткий Монстр Аспид, они чувствуют себя защищёнными. Хорошо иметь личного дракона.
Но наноскины считается хорошим тоном при визите ко мне убирать.
— Тондоныч, вас искала такая девушка, Алёна. Похожа на Джиу из Дорамы.
— Она меня уже нашла.
— Я знаю, да. Я хотела сказать, что она не первый раз вас ищет. И она странная.
— Более странная, чем мы? — улыбнулся я.
Девиз с первых дней моего директорства: «Мы странные, но клёвые!». Если бы у нас был флаг, можно было бы на нём вышить. Надо было как-то отпозиционировать «странных нас» от целого города «нестранных их», и ничего лучшего в голову не пришло. Город сейчас уже не тот, но девиз прижился. И дети им даже гордятся.
Странные дети.
Но клёвые.
— Да, Тондоныч, — серьёзно ответила Мила. — Она встретила меня на улице, завязала разговор. Раньше как-то заходила, ну, знаете, как городские —
Новый вид молодежного досуга — «вирить». Объединяет личные коммуникации с виртуальными, нечто между игрой, беседой, флиртом и джем-сейшеном. Коллективное самовыражение в наступившем «времени кобольда». Не знаю, каково это, меня участвовать по понятным причинам не зовут. Несколько более интерактивно, чем сидеть каждый в своём смарте.
— И что она хотела?
— Спрашивала про вас. Что вы нам рассказываете, с кем общаетесь, что любите, кого выделяете. Про… Про Марту интересовалась… — девочка покраснела.
Несуразность моей личной жизни воспитанникам (а особенно — воспитанницам) очевидна, увы. Хорошо хоть попытки строить мне глазки прекратились. Я слишком старый даже для фрейдистских заморочек девичьей безотцовщины.
О чём они шепчутся — знать не хочу. Технически, система контроля есть, это же «время кобольда». Но я торжественно обещал детям, что не буду за ними подсматривать. И мне поверили. Это ж каким гондоном надо быть, чтобы их обмануть? Хватало ситуаций, когда был соблазн — подростки склонны к внезапным безумствам, — но я обходился обычными взрослыми подлостями: превосходством в жизненном опыте, хитростью, манипуляциями и психологическим давлением. У них и так проблемы с доверием, этот мир уже их хорошенько кинул.
— И что ты ей рассказала?