– Вы к Страховым приехали? – спросил меня самый маленький и самый худенький.
– Да, а ты кто?
– Сосед.
Так обрел я на долгие годы жизни в Чертовой лапе приятеля, Борю Овчинникова, откликавшегося на кличку Путя, происхождение которой неясно. Приятеля, прямо скажем, непутевого и неоткровенного.
Вообще это была очень интересная семья, жившая в передней половине дома с традиционными двумя окнами на улицу. Старше всех – бабушка. Затем дочь её Паня, то есть Прасковья, с сыном Борей, без отца. Тетя Паня обычно красовалась с мокрым полотенцем на голове, страдая мигренью. Была шумлива, но незлоблива.
Затем шел брат её Сергей, слесарь-сборщик на заводе «Пролетарская свобода». Невысокий, чернявый и худенький, он, даже будучи взрослым мужиком, производил впечатление мальчишки. Правда, устойчивый запах перегара, постоянный спутник дяди Сережи, все же заставлял сомневаться в первом впечатлении. Несмотря на постоянную связь с крепкими напитками, как работяга, числился на хорошем счету. И в конце месяца не раз за ним приезжала директорская машина, после чего он пропадал сутками.
– План делают, – объясняла тетя Паня.
И вдруг дядя Сережа женился. Свадьба состоялась по-вологодски шумная, с драками, бегом по закоулкам с ножами, топорами и кольями. Пусть не пугают данные орудия в руках драчунов, до крови ни в тот раз, ни далее, насколько помнится, не доходило. И орудия те были скорее орудиями устрашения и подчеркивания собственной значимости. Действительно, что ты за мужик, если, дунув кружки три браги, не покажешь всю дурь свою, почитавшуюся вологодскими обывателями за удаль. К тому же и брага здесь готовилась особая, хотя об этом еще будет речь.
Дядя Сережа больше уже не запивал, как прежде. А вскоре осчастливил семью рождением первенца, здорового и неимоверно крикливого. Орал тот круглосуточно, с перерывами на еду и сон. И когда бабушка в очередной раз посетила нас, мать спросила её о внуке и здоровье его.
– А цо ему, ссёт да ссит…
Я поинтересовался у матери, что сказала бабушка?
– Ничего особенного, просто он сосет грудь матери да сикает в пеленку, и всё…
Потом вдруг к Овчинниковым приехала супружеская чета откуда-то издалека, то ли из Прибалтики, то ли из Прикарпатья. Супругу, высокую, худую и забитую, помню только внешне. Особенно постоянно грустный взгляд больших красивых серых глаз. Супруг по имени Николай высокий, не в пример остальным Овчинниковым, широкоплечий и статный, черноволосый, белозубый и веселый, если трезвый. Он уже отсидел приличный срок за то, что своему оппоненту по стакану выбил глаз. В Ярославле сразу устроился в ресторан «Бристоль» поваром, поскольку имел и квалификацию, и опыт. Судимость, видимо, в расчет не бралась. Позже именно он убьет моего закадычного дружка по Подосеновской улице Валерку Морева, ставшего соседом его в поселке Творогово.
Приехали те с деньгами и стали еще прикапливать, чтобы построить свой дом. Одновременно появились свои деньги у Пути, происхождения которых я долго не мог понять. То «трешка», то «пятерка»– деньги по тем временам для нас, пацанов, огромные. Мы ходили в кино, ездили в «город», то есть на трамвае выбирались в центр, покупали мороженое, пряники. И по-прежнему невдомек мне, простоте, что деньги краденые.
Однажды Путя завелся и позвал меня в клуб Сталина на новый классный фильм.
– Денег нет, – отказался я, – у матери просить бесполезно.
– Ха, зато у меня сейчас будут. Пошли.
Мы отправились к ним. Там тихо и пусто, если не считать спящего младенца в люльке. Путя полез под подушку стоящей у стены кровати и вытащил узел. Не развязывая его, он потихоньку тонкими своими пальцами выудил пять рублей.
– Откуда? – только и смог вымолвить я, пораженный проделанным фокусом.
– А дядя Коля на дом копит. Они их и не пересчитывают.