(Русские) националисты отличаются полярностью характеристик (к ним тяготеют как самые необразованные и бедные, так и самые образованные и обеспеченные респонденты, жители Москвы и больших городов, рабочие и безработные, самые молодые и сорокалетние), но готовность «действовать» (в данном контексте – открыто присоединиться к виртуальной колонне с этим лозунгами) меняет характеристики их ядра. Здесь более твердыми в своих убеждениях оказываются рабочие, служащие и безработные, жители Москвы, заметно больше здесь и обеспеченных респондентов.

Путинисты: этот массив составляют преимущественно женщины (их почти в полтора раза больше, чем мужчин – 20 и 12 %), а также бедные пожилые люди, скорее даже со средним специальным образованием, с умеренным достатком, жители больших городов. Чаще готовы выйти на демонстрацию в поддержку Путина главным образом жители больших городов, особенно – силовики. Но, в принципе, в этой категории опрошенных заметно резкое снижение готовности к каким-то действиям, включая даже выражение солидарности с властью, все социальные экспликации смазаны.

Либералы – самые успешные и адаптированные к изменениям респонденты, относительно молодые (но не самые молодые), обеспеченные, успешные предприниматели, руководители, чаще – москвичи.

«Коммунисты» (просоветский популизм) – преимущественно люди старших возрастов (63 % из них старше 55 лет и еще четверть из них – 40–50-летние люди), малообеспеченные, пенсионеры.

Негативный горизонт. Отсутствие выраженных идеологических или политических позиций обусловлено глубокой фрустрацией, вызванной институциональными изменениями в постсоветское время, разочарованием в результатах реформ, проводившихся в конце советского правления и после краха СССР, что можно интерпретировать как следствие неадекватных и завышенных ожиданий от смены политической системы. Однако сама по себе стертость идеологических или политических установок не есть «естественное» положение вещей, это результат неразвитости социальной структуры российского общества или, точнее, наследие советского времени – подавление социально-структурной и функциональной дифференциации, характерной для позднего тоталитаризма (брежневского застоя, политики достижения «социальной однородности» социалистического общества).

В том, что господство коммунистического режима принесло нашей стране и народу «больше хорошего, чем плохого», уверены 43 %, «больше плохого» – только 15 %, остальные не могут сказать что-либо вразумительное[50].Такое снижение негативных оценок советского прошлого обусловлено не только путинской пропагандой; это свидетельство моральной несостоятельности российского общества, неспособного рационализировать свое прошлое, в том числе дать этическую оценку как преступлениям государства против своих граждан, так и граждан, поддерживающих или участвующих в этих преступлениях. Именно это обстоятельство – дефицит моральной ясности или собственно аморализм общества – определяет стерильность идеологии и отсутствие других механизмов консолидации, кроме негативной, чаще всего и эксплуатируемой властями для обеспечения сохранения системы господства.

Институциональные изменения – «перестройка», инициированная Горбачевым, гайдаровские реформы рассматриваются преимущественно негативно.

Таблица 22.1

Как вы думаете, объявленная в 1985 году политика «перестройки» принесла в целом России больше пользы или больше вреда?

Март 2014 года.

Чем старше респонденты, тем более категоричными оказываются негативные ответы: у молодых соотношение +/– составляет 0,65, у пожилых – 0,24, у образованных – 0,5, у людей с неполным средним образованием – 0,3. Более толерантны в этом плане москвичи (0,81); хуже всех оценивает итоги перестройки «индустриальная Россия» и село (0,3). Единственная группа, которая оценивает перемены позитивно, – это предприниматели (1,47), к которым приближаются директорский корпус и студенты, хотя и у них баланс остается отрицательным. Хуже всех относятся к историческим изменениям последних 20 лет безработные (0,15), пенсионеры и силовики (0,3).

Таблица 23.1

С какими из следующих мнений по поводу реформ, начатых в 1992 году правительством Е. Гайдара, вы бы скорее согласились?

Столь же негативно, если не еще хуже, оцениваются общественным мнением в России и результаты гайдаровских реформ, и сам переход к рыночной экономике и его издержки. Даже делая поправку на демагогию коммунистов и их агрессивную критику Ельцина и демократов, на обличения путинской пропаганды «лихих девяностых» как способа самолегитимации Путина, все равно остается несомненным тот факт, что опыт трансформации тоталитарной политической и планово-директивной распределительной системы в экономике носит крайне травматический характер.

Положительное отношение к реформам демонстрируют лишь обеспеченные молодые люди, а также москвичи; признают ее болезненный, но необходимый характер опять-таки москвичи, в более общем плане – образованные, обеспеченные респонденты[51].

Негативные последствия изменений чаще подчеркивают пожилые респонденты, жители больших (индустриальных) городов и сел, малообразованные и бедные люди; в социально-профессиональном плане выделяется своим критицизмом и негативизмом бюрократия (руководители, специалисты, служащие), а также значительная часть бизнесменов (про которых можно сказать, что они вышли из той же среды советских директоров, что и бюрократы, и сохранили свою генетическую связь с советским чиновничеством).

Собственно либералов, то есть людей, ясно понимающих смысл свободы и институциональных реформ, проведенных правительством Гайдара (при всей их противоречивости и неполноте, незавершенности), в России насчитывает 5–7 %. Это ядро прозападно настроенных интеллектуалов и демократов окружено еще примерно 20 % населения, то есть людьми, ориентирующимися на них время от времени и разделяющими в некоторых отношениях их мнения и оценки ситуации.