Саша глянул на меня с деланным изумлением.
– Ой, ну тогда бы всё, конец. Главного врача – под суд, а мэра – в отставку за разбазаривание бюджетных денег, разве не ясно? – ехидно произнёс он. – Ничего бы никому не было, все всё понимают, – мрачно добавил через секунду. – Да губер и сам бы сюда не сунулся. Чего ему тут смотреть‑то? Лечиться, что ли, он сюда поедет? К врачам, которые по двадцать штук в месяц получают? У него вон дочь рожала, так он её подальше от родной медицины, на Лазурный берег отправил, да летал к ней каждую неделю за казённый счёт.
– Ну а правоохранители куда смотрят? – удивился я.
Саша с язвительной улыбкой приготовился отвечать, но не успел произнести ни слова. Торобова отворила дверь кабинета и пригласила нас внутрь.
Мы прошли в просторную комнату с кафельным полом и недавно покрашенными синей краской стенами. В углу, возле широкого пластикового окна, возвышался наполовину накрытый запылённой холстиной аппарат. Впрочем, на вопросы о нём женщина отвечала уклончиво и невразумительно – чувствовалась, что она ничего не смыслит в мудрёной технике. Выручила инструкция, оказавшаяся в ящике стола в углу комнаты. Пока Саша делал фотографии, я пролистал её и переписал кое‑какие технические характеристики для статьи. Через десять минут попрощавшись с администратором, мы покинули больницу.
– Послушайте, Игорь, вы в редакцию сейчас? – на пороге спросил меня Саша.
– Думаю да, а что?
– Я просто в двух шагах живу, на Семёновской. Мне надо бы за кое-какой оптикой заглянуть. Как раз и похавать бы, с утра во рту маковой росины не было. Пойдёмте со мной? А потом и в редакцию вместе почапаем…
Глава одиннадцатая. Ультракоммунист.
Жил Саша в самом деле недалеко. Обойдя больницу, мы оказались в тесном дворике. Возле подъезда Саши я заметил небольшой огород, окружённый низким почерневшим заборчиком. В нём топорщились какие-то запутанные и колючие кусты.
– Это бабки моей работа. Редкий вид смородины выращивает – охту, – кивнул парень на огород. – Её ещё якутским виноградом называют. Ягоды вкуснейшие даёт, но в наших широтах почти не приживается. А вот бабанька моя – вырастила! Она ботаник у меня, в Мичуринском институте работала.
– Так ты с бабкой живёшь?
– C ней…
– А родители твои что же?
– В Москве.
Мы вошли в пахнущий сыростью подъезд. Отворив дверь на первом этаже, молодой человек пригласил меня в квартиру. Обстановка была спартанская: светлый линолеум под паркет, синие обои с непёстрым рисунком, кособокая вешалка в углу, у двери. Я невольно задержался взглядом на неуклюжем, грубо отёсанном деревянном трюмо напротив входа.
– Сам сделал… – небрежно ткнул пальцем Саша. – Из материалов вторичного цикла.
– На помойке доски нашёл, – просто пояснил он, поймав мой недоуменный взгляд.
Пока я изучал это странное изделие, дверь в кухню неслышно раскрылась и навстречу нам выплыла маленькая горбатая старушка с круглым энергичным личиком, на котором какой-то особенной, яркой синевой светились большие и немного навыкате, глаза. На ней было вязаное серое платье и уютный красный передник с изображением поварёшки.
– Сашенька! – произнесла она нараспев, стискивая у живота маленькие красные ручки. – Ты на обед зашёл? С товарищем?