Начала она с одежды. Большая часть ее гардероба ну никак не впишется в новую жизнь. Костюмы и длинные платья Соня упаковала в большие пакеты с ручками вместе с зимними пальто, скопившимися у нее за последние десять лет, и изрядным количеством обуви на высоком каблуке, которую в Гранаде с ее мощеными улочками она точно носить не будет. Были там и шляпки, которые Соня надевала на свадьбы, и сумочки практически всех цветов и оттенков. Обнаружились и десятки шарфиков, большинство из которых Соня видела как будто в первый раз. Закончив, Соня насчитала двадцать три пакета, едва не лопающихся от содержимого. Она немедленно отвезла их в благотворительное общество, чтобы точно уже не передумать. Был, правда, один наряд, с которым Соня все никак не могла определиться, – платье, в котором она была на вечеринке в честь своей помолвки, проходившей в баре шампанских вин в Мэйфер. Эту тонкую вещицу из сиреневого шифона купил Джеймс, и она вынуждена была ее надеть. Так что это платье принадлежало не только ей, но оно же и связывало ее с тем временем, когда она была счастлива.

Некоторые вещи сразу же полетели в мусорный бак: старый замусоленный дождевик и резиновые сапоги, которые явно не понадобятся в Испании, папки, набитые старыми документами, мотивационными письмами, резюме и банковскими выписками еще с университетских времен. Все это смело можно было выбрасывать.

Она собрала коробку со своими любимыми компакт-дисками. По большей части это была музыка, которую Джеймс все равно не слушал и по которой не будет скучать. Сверху бросила несколько мягких игрушек своего детства, с которыми ни за что не расстанется.

Соня весь день занимала себя как могла, нарочно сосредотачиваясь на мелочах, только чтобы не думать о масштабе собственных действий. Стоило ей устроить себе десятиминутный перерыв, чтобы выпить чашечку чая, как на нее обрушилось осознание того, чем она занималась. Соня стирала себя из жизни Джеймса. Было ужасно грустно, но вот чувства вины она пока не испытывала. Размешивая молоко в чае, она оглядела кухню и поняла, что там нет ничего, что напоминало бы о ней. Это всегда был дом Джеймса, таковым и остался.

В спальне оставалось еще несколько вещей, которые нужно было перебрать, поэтому она, прихватив свой чай, поднялась на второй этаж. В одном Соня была совершенно непреклонна – она не возьмет ничего, что не ее по праву. В доме останется все как есть; у нее даже не появилось желания забрать что-то из их общих вещей. Ей подумалось, что мужчинам редко грозит затяжное одиночество, и Соня почти не сомневалась, что вскоре ее место займет другая. Аккурат в тот момент, когда эта мысль пришла ей в голову, ее взгляд зацепился за стоявшую на туалетном столике шкатулку для украшений. Она подняла крышку и выложила кое-что из бижутерии на самый верх. Ниже располагались маленькие выдвижные ящички, в которых хранились фамильные драгоценности, полученные Соней от матери Джеймса, с тем чтобы надевать их на официальные мероприятия: изумрудные серьги, рубиновый кулон и несколько довольно-таки уродливых, хоть и очень ценных брошей. Соня вынула их из шкатулки и переложила в сейф, куда Джеймс всегда говорил их убирать. Она вспомнила, что в отдельном маленьком ящичке лежит золотая цепочка. Отец отдал ее Соне после смерти матери. Она нашла ее и повесила на шею. У Сони тряслись руки, когда она ее застегивала.

Затем Соня снова поехала к отцу. Он был, как обычно, приветлив, разве что немного вял.

– Ты уверена, что не совершаешь ошибки? – спросил он, когда они засовывали под кровать две коробки. – Я за тебя немного переживаю.

– Знаю, пап, кажется, будто я поступаю опрометчиво, но я никогда еще не была в чем-то так уверена, – ответила Соня. – Честное слово, я обо всем поразмыслила.

– Ну, тогда хорошо, милая. Но если передумаешь, всегда можешь сюда вернуться, ты ведь знаешь об этом?

Больше он ничего не сказал.

– У меня есть для тебя кое-что, – сообщил Джек, шаркая через всю комнату. – Мне кажется, будет лучше отдать тебе их сейчас.

На комоде стоял бумажный пакет коричневого цвета. Он передал его ей.

По его форме и весу Соня сразу же поняла, что внутри.

– У твоей матери не поднималась рука их выбросить, – сказал он. – Ей было бы приятно узнать, что их отвезут обратно в Гранаду.

Прошелестев бумагой, Соня вытащила туфли. Вот они какие. Мягкая кожа и изношенные стальные набойки на носах и каблуках, ровно такие, какими их описывал Мигель.

– Мне даже кажется, что это мой размер, – сказала Соня. – Может, настанет день, когда я их надену…

Соня и Джек ненадолго замолчали.

– Пап, ты приезжей поскорей, – проговорила она, чтобы сгладить напряженность, и, рассеянно поглаживая туфли, продолжила: – Приезжай через пару недель. К тому времени я улажу вопрос с жильем.

Они тепло обнялись. Джек провожал дочь взглядом, пока та спускалась по лестнице.

Настал ее последний день в Лондоне; завтра ей предстоял перелет в Гранаду. Она позвонила Мигелю и сказала, что возвращается.