От греха подальше сунула метлу под мышку и полезла вниз.

— Значит, так, — командовала в процессе. — Сейчас спускаемся на кухню, и ты подробно мне обо всем рассказываешь. И говоря «подробно», я хочу знать не только детали конфликта, но и обоснование, почему я, дорогой друг, не должна тебя прибить.

Вовс понурил плечи, развернулся и медленно побрел вниз. Трикс, не собиравшийся пропускать веселье, последовал за ним. Холд остался стоять в проходе.

— Какая соблазнительно-грозная киса, — выразительно поигрывая бровями, шепнул он, когда мы поравнялись.

— Извращенец и пошляк, — припечатала в ответ и, перепрыгивая через три ступеньки, побежала к себе избавляться от мерзкого костюма.

Уже на кухне, сидя с кружкой чая и с голодным обожанием взирая на тарелку с булочками, я слушала витиеватый рассказ друга.

Его можно было бы уместить в одно предложение: «Профессор Урпалаки прознал, что меня приняли в университет, затаил обиду и теперь караулит возле дверей общежития, вооруженный семейным дрыном для разборок», но это же Вовс.

Приятель со скорбным видом помешивал ложечкой в чашке и не уставал разглагольствовать:

— Мной уже не единожды предпринимались попытки осмысления природы вражды. Почему порой столь развитые сущности не вспоминают о парадоксальной возможности преодолевания вражды в акте принятия конечности своего бытия и отказа от полного знания о мире? Почему им не кажется очевидным, что данный акт выступает одновременно моментом рождения субъекта как чистой воли к форме, обеспечивающей осмысленность и целостность мира? А ведь тем самым субъект осмысляется в качестве «живой границы», устанавливающей баланс вражды и любви в уникальном событии бытия…

— Так, философ недоученный, — не вынесла моя душа его стенаний. — Вечно я тебе у себя прятаться не позволю, поэтому найди в себе мужество и поговори с орком, пока не стало поздно.

Еще никогда прежде я не сталкивалась с мужской солидарностью, которая в первом часу ночи решительно подняла голову и вперилась в меня осуждающим взглядом.

«Смерти его хочешь?» — укорял Холд.

«Орк его в тонкий блин раскатает», — качал головой Трикс.

«Я еще не осознал всю бренность бытия, чтобы позорно скончаться молодым», — резюмировал Вовс.

— Я сказала нет, — рявкнула так, что задрожали новенькие стекла в рамах.

Встала и пошла за пирожками. Есть хотелось безумно.

Пирожок с вареньем отчасти примирил меня с наличием третьего мужчины в доме. Это если не считать Рекса, призрака и сорванцов господина Заленваха. И все бы хорошо, но за спиной зашептались:

— И давно Итка такая нервная? — спросил Вовс.

— А она бывает спокойной?

— Холд, я все слышу, — рявкнула, громыхая грязной посудой.