И вот в окружении нового царя появились люди без прошлого и мир начал узнавать их фамилии. Не все фамилии, ибо имя им было легион; но и той малости оказалось вполне достаточно. Тайный советник Тамбовцев, возглавивший новую опричнину; генерал Бережной – герой боев в Корее и десанта на Окинаву; адмирал Ларионов – автор ужасного разгрома англичан при Формозе. Впервые за много лет британскому льву задали достойную трепку, множество кораблей были потоплены, а иные сдались в плен. При этом адмиралу Ларионову в жены досталась британская принцесса Виктория, и история этого брака покрыта плотной пеленой загадки; а генерал Бережной женился на младшей сестре царя Великой княгине Ольге Александровне… Одним словом, люди, извне пришедшие в наш мир, были сильны, свободны и вдохновлены выпавшей на их долю миссией по переустройству мира и властью, которая была им для этого дарована.

И вот на этом месте моих размышлений по спине моей неизбежно пробегал мистический холодок – так, словно я вплотную подошла к чему-то непознанному, тайному, исполненному великой непостижимой мощи… Мне становилось страшно. Я не знала, что олицетворяет собой это мощь. Добро или Зло? Или же ЭТО находится за гранью этих понятий, действуя лишь в соответствии с собственными побуждениями?

Мне становилось все более неуютно. Похожее состояние одолевало и моего супруга. При этом он, в соответствии со своей натурой, был настроен гораздо более мрачно, чем я. Он заражал меня своим настроением, утверждая, что в России грядет царство Антихриста, и ей уже ничего не поможет…

Это именно он настоял на том, чтобы мы уехали. Я почти никогда не возражала ему в принятии решений; не стала и на этот раз. Хотя мне и хотелось посмотреть на то, что будет дальше… Не только посмотреть, но и, возможно, каким-то образом поучаствовать. И поэтому здесь, во Франции, я ощущала легкую неудовлетворенность. Но в то же время я убеждала себя, что муж мой был прав. Россия менялась стремительно и неотвратимо. Тихая патриархальная страна, где богобоязненные мужики с почтением кланялись каждому приезжему барину, превращалась во что-то сильное, бурлящее и непонятное. Массовое переселение мужиков в Сибирь и на Дальний восток, затмившее былые подобные деяния, вырастающие повсюду как грибы заводы, и тут же – поднявшие голову профсоюзы, заставляющие владельцев предприятий платить рабочим достойное, по их мнению, жалование. Каждый год первого мая страна покрывается процессиями под красными флагами; и царь-Антихрист без охраны идет в первых рядах главной петербургской манифестации. Среди моего народа, говорит он, мне бояться нечего.

Мне даже становится страшно от того, какую популярность у простонародья набрал этот коварный человек. Они готовы носить его на руках! И в то же время, как обычно пишут российские газеты, жить становится лучше, жить становится веселее… В России экономический подъем, постоянно появляются то одна, то другая новинка, пользующиеся здесь, в Европе, дикой популярностью. Парижане и парижанки (и не только они) готовы платить огромные деньги, только чтобы купить самые новые «штучки» из России. Работы для образованных людей хоть отбавляй, грамотных просто не хватает, и многие из наших знакомых, уехавшие за границу в то же время, что и мы, уже вернулись обратно, соблазнившись бьющими прямо из-под земли денежными фонтанами. В том же Санкт-Петербурге, говорят, если правильно устроиться, то за год-два без особых хлопот можно сколотить миллионный капитал.

И вот самое последнее новшество – на службу, в том числе и государственную, для исполнения работ, требующих усидчивости и внимания, собираются разрешить брать женщин, имеющих гимназическое образование. С одной стороны, это же невиданная свобода и прогресс женской эмансипации, а с другой – возможный разврат и потрясение основ, ибо вся консервативная кондовая расейская общественность дыбом встает против подобного нововведения. И все равно царь-Антихрист не изменил своего решения, сказав, что грамотных людей в России не хватает, поэтому быть посему, а все недовольные могут разом убираться к черту. И я тоже не знаю, одобряю я такое решение или возмущаюсь наглой бесцеремонностью держиморды на троне… Впрочем, в его личной канцелярии бестужевки служат чуть ли не самого первого дня его нахождения во власти, и говорят, что еще никто не пожаловался на грубое или неподобающее обращение.

Лишь однажды я позволила себе высказать перед Дмитрием (Мережковским) давно терзавшие меня сомнения.

– Ты видишь, – сказала я, – там все спокойно. Никакой революции, никаких кровавых событий, как некоторые предрекали… Все счастливы и довольны…

– Подожди, Зиночка… – тихо и зловеще произнес мой муж в ответ, поднимая голову от газеты и устремляя взгляд куда-то сквозь меня – так, словно видел мысленным взором грядущие беды и несчастья для России, – ты же знаешь, что самодержавие – от Антихриста… А смесь самодержавия с народоправством – это и вовсе адово зелье. Вот увидишь. Не бывает хорошего царя. Россия движется в никуда, отказываясь от демократического пути под нашим руководством. Да, я говорил, что не Европа вмещает Россию, а Россия Европу – и тогда это действительно было так. Но сейчас Россия Европу из себя исторгла, вместо любви оборотившись к ней с ненавистью. С приходом нового царя на берегах Невы в чести стали самые низкие образцы азиатской дикости, зато все культурное, доброе, порядочное – одним словом, европейское, – оказалось напрочь забыто. И вот теперь нам стоит ждать от России не всемирного спасения, а всемирной Катастрофы. А та благодать, о которой ты говоришь – это затишье перед бурей, которая неизбежно грянет и сметет режим царя Михаила…

Немного помолчав, мой муж добавил:

– И учти, что мы с тобой не можем знать, что творится там, в России, на самом деле… А на самом деле, уверен, достойнейшие люди уже брошены в подвалы, казнены, либо, одержимые страхом, прислуживают царскому режиму… Недаром же многие наши друзья перестали писать нам. – Он тяжко вздохнул и задумчиво потер шею. – Не жалей о той стране, Зиночка. Она заслужила свою злую участь, которая, конечно же, непременно наступит. Не может не наступить, ибо зачем иначе все муки и страдания, которые ради России претерпели ее лучшие люди, а она даже не обратила на них своего внимания. И будут прокляты сосцы питающие, и люди будут жрать людей, уподобившись диким зверям, а матери будут убивать младших детей, чтобы дать еду старшим… Зато мы здесь, в Париже, в полной безопасности. Может быть, когда-нибудь Россия и сбросит иго самодержавия, но, боюсь, мы уже не застанем это время…

При этих словах он грустно улыбнулся, по-прежнему глядя куда-то сквозь меня. Очевидно, в этот момент его глаза наблюдали те апокалиптические видения, о которых он мне только что рассказывал. Огромную страну, корчащуюся в дыме пожарищ, где брат пошел войной на брата, сын на отца и отец на сына… Страну, где едят младенцев, а взрослого человека могут убить за кусок хлеба или за то, что он заговорил не на том языке. И только европейские армии, по мнению моего мужа, смогут усмирить эту воинственную дикость, неосторожно выпущенную на свободу царем-антихристом.

Но я ничего не могу с собой поделать – я действительно скучаю по России… Это, можно сказать, моя тайная слабость, которую я стараюсь никому не показывать. Но к ностальгии примешивается и еще кое-что. Это такое неприятное чувство, как будто мы стараемся обмануть самих себя. За четыре года эмиграции множество людей побывало у нас дома. Большинство из них были наши петербургские знакомые, такие же «добровольные изгнанники", как и мы. При общении с ними, критикующими положение на оставленной родине, чувство самообмана еще усиливалось: ведь становилось ясно, что и эти люди тоже стараются убедить себя, что они поступили правильно, когда бросили все в далеком Отечестве и, спасаясь от вымышленной опасности, с далеких берегов Невы примчались сюда, на берега Сены… Мы боимся императора Михаила точно так же, как маленькие дети боятся Буку, живущего под столом. Он для нас – не реальная угроза, а символическое воплощение нашей никчемности и ненужности… Мы уехали, а Россия от этого не погибла, не распалась в прах и не превратилась в воплощение ада на Земле. Поэтому те, кто послабее духом, уехали обратно, как я уже говорила. Остались только самые упрямые и те, кого в России никто не ждет…

Вести, что приходят из нашего бывшего Отечества, неизменно вызывают у нас бурные обсуждения. Примечательно то, что большинство эмигрантов выехало в тот же год, что и мы, ну, может быть, немного позже; и после этого – словно отрезало. И даже более того – многие решили вернуться назад… Иногда от наших друзей в России даже приходили письма… Письма порой совершенно удивительного содержания. Некоторые из них, что не носили сугубо личного характера, я читала вслух перед теми, кто собирался у нас, и после этого каждый мог высказать свое мнение. И опять мы старались убедить себя в том, что мы все сделали правильно, что, скорее всего, наших знакомых заставили написать такие письма, что их в подвалах Новой Голландии пытало ужасное ГУГБ, и так далее и тому подобное… Миллион причин найдется для того, чтобы опровергнуть полученные сведения, и ни одной для того, чтобы им поверить.

Я же, на людях придерживаясь того же мнения, что и остальные, наедине с собой испытывала мучительные сомнения. Не напрасно ли мы покинули Россию? Ведь, судя по всему, те, кто там остался, сейчас переживают как раз ту «революцию духа", о которой я так любила рассуждать. Правда, она, это революция, сильно отличается от той, которую я себе представляла… Но тем не менее это истинная революция – переворот в сознании, отторжение всего лишнего и отжившего, всего того, что мешает ощущать себя на своем месте, осознавать свое место в мире и полезность обществу…

Страна семимильными шагами движется куда-то вперед, а мы, охваченные детским страхом и сомнениями, просто боимся заглянуть за поворот истории и углядеть там грядущее царство Господне, а отнюдь не царство Антихриста, как об этом твердит мой муж… Или, быть может, мы просто наивно ждем, что нас начнут уговаривать вернуться, говоря, что без нас никуда, что культура умирает и только мы способны придать ей новую жизнь… Но думаю, что все надежды на это тщетны. Никто не поманит нас ни в какую новую жизнь. Мы сами отторгли себя от той России, и теперь она стремительно удаляется от нас, как пароход-трансатлантик от выпавшего за борт пассажира. И сколько ни кричи, сколько ни размахивай руками – никто не заметить твоих ужимок и страданий и не бросит спасительный круг…