— Мокричный Слизень.

— А… странное имечко, — проворчал шагающий рядом нелюдимец. — Но лады. Я Косой, а это…

— Жила, понял уже, — рявкнул Теодор, и еще никогда его голос не звучал так грубо.

Стригои переругивались всю дорогу. Тео пару раз обернулся: колокольня осталась далеко позади. А где-то впереди Цепеняг, к которому его ведут… Что делать-то?

Тео вновь поглядел вперед, и вдруг его взгляд выцепил на стене лампу. Идея! Он быстро оглянулся: брели пустынным темным проулком. Кажется, никого. Сейчас или будет поздно…

— Да! — гаркнул Косой. — Задолбался я с этим Слепцом! То ему одно, то другое, а жрать когда? С самого вечера стоим на этих долбаных вратах, чтоб их к чертям разнесло. Ты небось нажравшийся, да, Слизень? А тут, в этой крепости, и перехватить нечего. Но людей трогать не дает, говорит, заметят. А ночью стоять на страже? А кое-кому и днем. Каково, а, Жила?

— Да ты зубами не клацай при нем, а ну как дружок новый чего расскажет Цепеню? А? Хлопот не оберешься. Слышь, Слизень, ты там помалкивай, понял? А не то я твой язык слизневый-то и подкорочу, скумекал, крысеныш?

«Пора!»

Когда они оказались прямо напротив лампы, висящей над аркой, Теодор позвал свою тень. На миг он оказался в дымном, невесомом теле и кинулся вперед, но вдруг словно в болоте увяз: тень не подчинялась.

«Лампу, сейчас же, я сказал!!!»

Тень топталась на месте, боясь дотронуться до огня. На загривке Тео зашевелились волосы: стригои сейчас минуют это место! «Быстро!» Ярость всколыхнулась в нем так сильно, что он вновь овладел тенью на несколько мгновений — и этих мгновений хватило, чтобы он отдал приказ выкинуть руку и схватить лампу.

Тень издала долгий, пронзительный вопль.

— Чё орешь, гнида? — рявкнул Косой, развернувшись к Теодору, но тень уже схватила лампу, разбила стекло и швырнула прямо через головы нелюдимцев в руки Теодору. Перехватив светильник, Тео ткнул им в рожи нелюдимцев. Привыкшие к мраку, стригои отпрянули, закрываясь руками, и в этот момент Тео метнул нож в Жилу. Низкий лысый нелюдимец согнулся, схватившись за воткнувшееся в живот лезвие, и с визгом повалился наземь.

В следующий миг Косой сбил с ног Теодора.

— Ты что, подлюга, творишь, мать твою!..

Тео вскрикнул от боли, когда когти стригоя вспороли ткань на его бедре, попытался сбросить нелюдимца. Наконец, размахнувшись, он грохнул фонарем по косматой башке, и стригой захрипел, осыпая его проклятиями.

— Сволочь ты паршивая… Я тебе сейчас все кишки выпущу, уши отрублю, внутренности твои выжру, крысеныш…

Лицо обдавало могильным дыханием, ногу нестерпимо жгло — нелюдимец впился когтями в мясо, и на миг перед глазами обезумевшего от боли Тео пронеслось что-то черное.

«Сюда, — взмолился Теодор, — сюда… давай же».

Он обрушил весь свой гнев на Косого. Он был в теле тени, приближался со спины к нелюдимцу…