Фольксдойче получали работу и повышенные пайки по сравнению с русским, украинским и белорусским населением, не говоря уже о евреях. Писатель Анатолий Кузнецов оставил такое воспоминание: «Однажды после столовой мы зашли к Ляле. И вдруг я увидел на столе буханку настоящего свежего хлеба, банку с повидлом, кульки.

Я буквально остолбенел.

– Нам выдают, – сказала Ляля.

– Где?

Я готов уже был бежать и кричать: “Бабка, что же ты не знаешь, уже выдают, а мы не получаем, скорее беги!”

Ляля показала мне извещение. В нём говорилось, что фольксдойче должны в такие-то числа месяца являться в такой-то магазин, иметь при себе кульки, мешочки и банки.

— Что значит фольксдойче?

— Это значит — полунемцы, почти немцы.

— Вы разве немцы?

— Нет, мы финны. А финны — арийская нация, фольксдойче. И тётя сказала, что я пойду учиться в школу для фольксдойчей, буду переводчицей, как она.

— Вот как вы устроились, — пробормотал я, ещё не совсем постигая эту сложность: была Ляля, подружка, почти сестричка, всё пополам, и вдруг она — арийская нация, а я — низший….»[826]

Если человек мог доказать свою принадлежность к «германской расе» и при этом выказывал лояльность к нацистам, он освобождался из заточения, получал работу и мог стать гражданином рейха. Военнопленный Георгий Сатиров (основатель дома-музея А.С. Пушкина в Гурзуфе) описал в мемуарах курьёзный эпизод, когда в фольксдойчи был произведён блондин из Ярославля Николай Мацукин, отделавший квартиры сначала коменданта тюрьмы, а затем и его шефа из гестапо. «В один из вечеров начальник гестапо спросил полюбившегося ему Мацукина: “Кто ты по национальности?” “Как кто? Конечно, русский”. — “Врёшь! Я не верю, что ты — чистокровный русский. Посмотри на себя в зеркало, разве русские такие бывают?” — “А я чем плох?” — “Ты не плох, ты слишком даже хорош для русского. Твой внешний вид выдаёт в тебе нордическую расу. Я не сомневаюсь, что ты фольксдойч”. Мацукин в конце концов согласился. Начальник тюрьмы освободил маляра-ярославца из тюрьмы, произвёл его в фольксдойчи, выхлопотал соответствующие документы и устроил на квартиру. Сейчас Мацукин благоденствует»[827].

Хотя по оккупированным городам висели агитационные плакаты с лозунгом «Гитлер — освободитель», немцы нередко в глаза заявляли местным жителям, что им уготована роль прислуги для германского господина. Так, украинца Алексея Брыся, поначалу вполне лояльного к немцам, грубо осадил немецкий управляющий города Горохова Эрнст Эрих Хертер. «Брысь как-то сказал, что мечтает однажды вернуться в мединститут и выучиться на врача. На что управляющий ответил ему в духе Коха: “Нам не нужны украинские врачи или инженеры, вы нужны нам только коров пасти”»[828]. Вероятно, нечто подобное имел в виду и Гельмут Клаусманн из 111-й пехотной дивизии вермахта, когда писал, что «отношение к местному населению было правильно назвать “колониальным”. Мы на них смотрели в 41-м как на будущую рабочую силу на территориях, которые станут нашими колониями»[829].

Насколько распространено было высокомерное отношение к оказавшимся под оккупацией советским гражданам, можно судить, например, по меморандуму Альфреда Розенберга о несдержанности нацистских руководителей в высказываниях относительно восточных народов. Эта записка, адресованная фюреру, появилась после провала плана «Барбаросса», 16 марта 1942 года. Когда стало ясно, что война затягивается и ситуация диктует необходимость прибегнуть к вербовке рабочей силы на оккупированной территории, министр потребовал сдержанности в публичных оценках местного населения. Розенберг писал:

«…Некоторые лица… почему-то пришли к выводу, что нужно высказывать эти идеи, где только возможно, причём в самых грубых выражениях: “колониальный народ, которым нужно управлять плетью, как неграми”, “славянский народ, который нужно поддерживать как можно более тупым”, “создавать церкви и секты, чтобы натравить их друг на друга” и т.д. Несмотря на одобренную фюрером инструкцию рейхскомиссару Украины, подобные речи широко распространены, и все, кто посещает Украину, затем сообщают о последствиях: что как раз это демонстративное презрительное отношение часто оказывает гораздо более негативное влияние на желание [местного населения] работать, чем все прочие действия»[830].

Это был выпад в адрес своенравного подчинённого министра восточных территорий — рейхскомиссара Украины Эрика Коха, который превратил советскую республику в свою маленькую сатрапию, а также, возможно, и в адрес подчинённых Гиммлера. При этом Розенберг отнюдь не заступался за местных жителей — он лишь призывал открыто не показывать своё отношение к ним. Зная об особо уважительном отношении Гитлера к английской колониальной политике, «самоуверенный прибалт» сослался на её пример:

«Англия эксплуатировала Индию и разделила её между властными группами, но она никогда не кричала о том, что она эксплуатирует и разделяет. Наоборот, столетиями подчеркивала, какие благословенные плоды прогресса она принесла в эти края… Политические руководители на Востоке должны оставаться молчаливыми там, где немецкая политика диктует необходимую жесткость. Они должны молчать о своём, возможно, пренебрежительном мнении о подчинённых народах»[831].

Однако этот меморандум остался без внимания и ничего не поменял. Об этом можно судить, например, по тому факту, что в докладе разведотдела 61-й пехотной дивизии группы армий «Север» от 11 июля 1943 года в качестве причин враждебности местного населения значатся «неуважение к их душевным особенностям», «господское поведение с кнутом» и «наша болтовня о колониальном народе»[832].

В том же 1943 году среди солдат группы армий «Юг» по приказу командования стала распространяться любопытная памятка «Десять заповедей немецкого солдата». Её текст, призывающий уважать достоинство русских, гуляет по блогосфере, будоража неокрепшие умы.

Давайте внимательно прочитаем эти заповеди.