18 декабря 1940 года очередной вариант наконец удовлетворил фюрера, и он подписал директиву № 21, известную также как план «Барбаросса».
Спустя три месяца, 30 марта 1941 года, Гитлер известил командование вооружённых сил, что поход на Восток будет cерьёзно отличаться от кампании на Западе. Краткий конспект двухчасового выступления фюрера, составленный Гальдером по горячим следам, зафиксировал такие установки: «Борьба против России: истребление большевистских комиссаров и коммунистической интеллигенции…. На Востоке сама жестокость — благо для будущего. Командиры должны пожертвовать многим, чтобы преодолеть свои колебания»[406]. Грядущую войну, по словам Гитлера, следовало вести на уничтожение[407].
Но фюрер поделился с военными отнюдь не всеми планами. После разгрома противника нацисты не собирались создавать новую, небольшевистскую Россию; они, в полном соответствии с предшествующей пропагандой, шли на Восток за Lebensraum. Сама логика поселенческого колониализма подводила гитлеровцев к мысли, что на захваченных землях им придётся планомерно менять соотношение немецкого и местного населения в пользу первого. Кроме того, их (как и их предтеч тридцатью годами ранее) пугала громадная численность восточных соседей, в самом факте которой виделась угроза германской гегемонии в Европе. К 1941 году в Советском Союзе проживало 198 712 000 человек, причём за последние предвоенные годы это число росло в основном за счёт снижения смертности[408]. В рейхе было всего девяносто миллионов немцев, и фюрера это соотношение категорически не устраивало[409].
Сразу после подписания «Барбароссы» руководство Германии потребовало от нацистской медицины найти быстрый, дешёвый и незаметный способ стерилизации крупных людских масс. Первые опыты по тайному провоцированию бесплодия с помощью облучения были проведены на узниках Освенцима под руководством оберфюрера СС Виктора Германа Брака: пока люди заполняли анкету у конторки, их незаметно обрабатывали рентгеном. Уже 28 марта 1941 года рейхсфюрер СС получил первый, довольно оптимистичный отчёт. По словам личного референта Гиммлера Рудольфа Брандта, его шеф был очень заинтересован в этих экспериментах и жаждал получить инструмент, «который можно было бы применить против врагов Германии, таких как русские, поляки и евреи…. Рабочая сила стерилизованных людей могла бы эксплуатироваться Германией, в то время как угроза их размножения была бы пресечена».[410]
Естественно, эта программа была запущена с ведома и одобрения фюрера. Осенью 1941 года Гитлер прямо заявил одному из своих ближайших союзников вице-премьеру Румынии Михаю Антонеску на официальных переговорах: «Моя миссия, если мне удастся, — уничтожить славян». Собеседник на это заметил, что «славянские народы являются для Европы не политической или духовной проблемой, а серьёзным биологическим вопросом, связанным с рождаемостью в Европе. Этот вопрос должен быть серьёзно и радикально разрешён…. По отношению к славянам необходимо занять непоколебимую позицию». Это, как свидетельствует протокол встречи, нашло полное понимание у Гитлера: «Вы правы, славянство представляет собой биологический вопрос, а не идеологический…. В будущем в Европе должны быть две расы: германская и латинская. Эти две расы должны сообща работать в России для того, чтобы уменьшить количество славян. К России нельзя подходить с юридическими или политическими формулами, так как русский вопрос гораздо опаснее, чем это кажется, и мы должны применить колонизаторские и биологические средства для уничтожения славян»[411].
Прагматичные намерения нацистских элит сокращать коренные народы Востока отразились в известной записке статс-секретаря министерства восточных территорий Эрхарда Ветцеля «Предложения и замечания по плану OST», составленной в апреле 1942 года. В ней, в частности, говорилось:
«В этих областях мы должны сознательно проводить политику на сокращение населения. Средствами пропаганды, особенно через прессу, радио, кино, листовки, краткие брошюры, доклады и т.п., мы должны постоянно внушать населению мысль, что вредно иметь много детей». Ветцель предлагал убеждать «туземцев» в опасности деторождения для здоровья, широко рекламировать противозачаточные средства, добровольную стерилизацию и аборты, а также «не допускать борьбы за снижение смертности младенцев, не разрешать обучение матерей уходу за грудными детьми и профилактическим мерам против детских болезней».
«Следует сократить до минимума подготовку русских врачей по этим специальностям, не оказывать никакой поддержки детским садам и другим подобным учреждениям»[412].
Ещё одним красноречивым пунктом программы было поощрение разводов, отсутствие поддержки внебрачных детей и привилегий для многодетных.
«Для нас, немцев, — писал Ветцель, — важно ослабить русский народ до такой степени, чтобы он не был больше в состоянии помешать нам установить немецкое господство в Европе. Этой цели мы можем добиться вышеуказанными путями»[413].
Таким образом, намерение бонз гитлеровской Германии сократить коренное население европейской России прослеживается достаточно чётко. Вопрос только в том, применялись ли «колонизаторские» и «биологические» средства уничтожения, о которых Гитлер говорил Антонеску, в ходе войны или решение этой задачи было отложено на послевоенное время?
Как ни странно, советская и постсоветская историография не уделяла много внимания этому вопросу. В СССР считалось, что существование нацистского плана истребления славян не нуждается в доказательствах и проработке. Так, в издании документов Нюрнбергского процесса имелся специальный раздел «Уничтожение славянских и других народов»[414] (под размытым словом «другие» имелись в виду в первую очередь евреи, чья отдельная трагедия в советское время не афишировалась). В настоящее время на эту тему ведутся споры. Так, современные историки Дмитрий Жуков и Иван Ковтун высказали распространённый взгляд, что «борьбу с СССР эсэсовцы понимали как устранение “еврейско-большевистской системы”, использующей различные народы для сохранения своей власти, что в целом согласовывалось с общей тенденцией германской пропаганды на Восточном фронте… Вместе с тем, поскольку большинство коммунистов относилось к русским, украинцам и белорусам, война превращалась и в противостояние славянам. Однако это противостояние носило политическую, а не расовую (как в случае с евреями) окраску»[415]. При этом авторы привели важные показания нацистского генерала Эриха фон дем Бах-Зелевского, высшего фюрера СС в Белоруссии и Центральной России. Как мы упоминали выше, в Нюрнберге он свидетельствовал, что накануне вторжения в СССР на совещании в замке Вевельсбург Генрих Гиммлер назвал целью войны уничтожение «тридцати миллионов славян». Жуков и Ковтун отмечают, что, по мнению ряда исследователей, Бах-Зелевский исказил слова своего шефа.
Ещё дальше пошёл исторический публицист Марк Солонин, который в книге «Мозгоимение» не только не признал за нацистами наличие заготовленных планов уничтожения славян (раздачу контрацептивов он к таковым не относит), но и вообще посчитал, что число жертв среди советского гражданского населения значительно завышено кремлёвскими пропагандистами[416]. По мнению автора, приписывая нацистам замысел решения «славянского вопроса», Сталин пытался скрыть убыль населения от собственных репрессий. В поддержку своей позиции Солонин рассматривает избранные им документы вермахта антибольшевистской направленности, а также зловещую «Памятку германского солдата»[417] с призывом убивать как можно больше русских, которая действительно вызывает большие сомнения в подлинности. Показания Бах-Зелевского автор при этом никак не комментирует.
С другой стороны, Александр Дюков в работе «За что сражались советские люди» считает, что свидетельства эсэсовского генерала достоверны, так как согласуются и с жёсткими расистскими заявлениями нацистов, и с последующим ходом войны, вовсе не похожей на «рыцарскую» и «благородную». «Тридцать миллионов подлежащих уничтожению советских граждан — такими, согласно показаниям обергруппенфюрера фон дем Бах-Зелевского, были поставленные перед рейхсфюрером СС “специальные задачи”, — пишет историк. — Никогда в истории человечества не планировалось столь масштабных злодеяний; неудивительно, что чудовищную цифру намеченных для уничтожения невинных людей нацистское руководство не осмелилось доверить бумаге, даже будучи полностью уверенным в предстоящей победе». Цель этого геноцида — «расчистка “жизненного пространства” на Востоке, обезлюживание советских земель»[418].
Дюков также справедливо обращает внимание на заявление рейхсмаршала Германа Геринга, которым тот ошарашил в ноябре 1941 года итальянского министра иностранных дел графа Галеаццо Чиано: «В этом году в России умрёт от голода от 20 до 30 миллионов человек. Может быть, даже хорошо, что так произойдёт; ведь некоторые народы необходимо сокращать»[419].
«Это были не отвлечённые рассуждения; это был план», — резюмирует Дюков[420].
Попробуем свежим взглядом посмотреть на известный нам массив материалов и реконструировать ход мышления нацистских лидеров накануне агрессии в СССР.
Прежде всего стоит обратить внимание на то, что показания генерала СС Бах-Зелевского и цитата Геринга, который по поручению фюрера прорабатывал экономическую эксплуатацию будущих оккупированных территорий, часто рассматриваются отдельно. Свою роль в этом играет не только разная «специализация» свидетелей, но и то, как они характеризуют своих жертв: Бах-Зелевский говорит именно о славянах, с расистским оттенком, которого у Геринга нет. Однако есть и то, что объединяет два высказывания, — практически одно и то же число приговорённых к смерти. Такое единомыслие руководителей разных ведомств приводит к выводу, что названная квота на истребление хотя бы обсуждалась в кругах высшего нацистского руководства.
Истоки замысла гитлеровских верхов следует искать в документах экономического штаба «Ольденбург», впоследствии переименованного в «Ост». Размышляя о будущей войне, нацистские вожди неизбежно обращались к опыту Первой мировой. Бонзы рейха были особо озабочены вопросом продовольственных ресурсов, которых в своё время не хватило кайзеровской Германии. Память об этом была сильна в немецком обществе и подвигала власть предержащих к мысли, что допустить повторения пищевого кризиса нельзя ни в коем случае. Это осознание отлилось в чеканный афоризм Геринга: «Если кому-то придётся голодать, то это будут не немцы…»[421]
Между тем по мере развёртывания Второй мировой войны «баланс пропитания Германии склонялся к минусу»[422]. Уже в мае 1940 года, ещё до взятия Парижа, на стол Гитлера лёг тревожный доклад статс-секретаря министерства продовольствия Герберта Бакке. Чиновник сообщал, что Британия перерезала морские пути снабжения, в связи с чем примерно 17,2 миллиона жителей Германии недополучат в этом году продукты, к которым они привыкли. В следующем докладе Бакке заметил, что если блокада продолжится, то покрыть недостатки зерна в рейхе сможет только Советский Союз. При этом он усомнился, что в данный момент в СССР существуют излишки, какие в своё время экспортировала царская Россия, ведь с начала XX века население этой страны значительно выросло.