Пайкрафт ухватился за мою идею, едва сдерживая слезы.

– И я снова вернусь в нормальное человеческое состояние… – лепетал он.

Я выложил ему весь секрет, не подумав о том, к чему это приведет.

– Купите свинцовый лист, – сказал я, – наштампуйте из него кружков. Зашейте их в белье, сколько нужно для нормального веса. Закажите сапоги со свинцовой подошвой, заведите себе свинцовый чемодан – и дело в шляпе!

Вместо того чтобы торчать здесь под потолком, вы сможете отправиться опять за границу, сможете путешествовать…

Тут мне пришла в голову еще более блестящая мысль:

– И никакие кораблекрушения для вас не страшны.

Стоит вам только скинуть с себя хотя бы часть одежды, взять в руки необходимый багаж, и вы взлетите на воздух…

Он так разволновался, что уронил молоток и чуть не проломил мне голову.

– Боже правый! – воскликнул он. – И я смогу опять ходить в клуб!

Я осекся, пораженный таким оборотом дела.

– Да, да! – промолвил я упавшим голосом. – Конечно, сможете.

Он пришел. Он приходит каждый день. Вот он сидит позади меня, уплетая – клянусь! – уже третью порцию сладкой булки с маслом. И никто на целом свете, кроме его экономки и меня, не знает, что он фактически ничего не весит, что он не что иное, как докучная масса ассимилирующей пищу материи, какая-то облачность в одежде человека, niente, nefas, самый ничтожный из людей. Вот он сидит и ждет, когда я кончу писать. И тогда он попытается подкараулить меня. Он подойдет ко мне, колыхаясь…

И будет снова говорить мне обо всем этом: как он себя чувствует и как он не чувствует того, что должен чувствовать, и как ему иногда кажется, что стало чуточку лучше.

И обязательно где-нибудь посреди глупой, бесконечной болтовни вставит: «Ну как, не выдадим секрет, а? Если кто-нибудь узнает, это такой стыд… Знаете, когда человек в таком дурацком положении: ползает по потолку, и все прочее…»

Я кончил писать. Теперь осталось улизнуть от Пайкрафта, занявшего превосходную стратегическую позицию между дверью и мной.