том, что он делал, чтобы избавиться от полноты, что собирается делать, чтобы вылечиться от полноты, что ему советовали делать против полноты и что, он слышал, делают другие люди, страдающие полнотой.
– A priori16, – сказал он, – вы, наверно, думаете, что вопрос питания решается диетой, а вопрос усвоения пищи организмом – лекарствами.
Это было невыносимо. Слушая этого обжору, я чувствовал, что сам начинаю пухнуть.
Конечно, в клубе бывают иногда такие встречи, испытывающие наше терпение, но вскоре мне стало казаться, что этому надо положить конец. Было совершенно ясно, что этот субъект не отвяжется от меня. Стоило мне появиться в курительной комнате, как он вразвалку шел ко
16 независимо от опыта, заранее, наперед
мне, а иногда, когда я завтракал, подсаживался к моему столу и без стеснения предавался чревоугодию. Порою он прямо-таки прилипал ко мне. Нудный человек! Но все-таки, неужели от его навязчивости должен страдать только я? С самого начала в его поведении было что-то такое, будто он знал, будто интуитивно понял, что я мог бы… что во мне одном он мог видеть единственную надежду, которой нигде больше не найдет.
– Я все бы отдал, чтобы сбавить в весе, – говорил он, –
решительно все! – и, задыхаясь, пытливо всматривался в меня глазками, утонувшими в пухлых щеках.
Бедный Пайкрафт! Вот он позвонил, – наверно, чтобы заказать еще сдобной булки и масла.
Однажды он перешел прямо к делу.
– Наша фармакопея, – сказал он, – наша западная фармакопея далеко не последнее слово в медицине. На Востоке, я слышал… – Он осекся и уставился на меня. Мне показалось, что я стою перед аквариумом.
Тут я вдруг на него рассердился.
– Послушайте, – сказал я, – кто вам сказал о рецептах моей прабабушки?
– Помилуйте! – попытался он увильнуть.
– Вот уже целую неделю при каждой нашей встрече, – а встречались мы с вами частенько, – вы явно намекали мне о моей маленькой тайне.
– Ну, хорошо, – промолвил он. – Раз так, я скажу все.
Признаюсь, да, верно… Я узнал…
– От Пэттисона?
– Косвенно, – сказал он, что, по-моему, означало «да».
– Пэттисон, – сказал я, – принимал это снадобье на свой риск и страх.