Череп звонко хрустит от удара о твердую кору сосны, и змею осыпает белыми кусками, напополам с оторвавшейся коричневой корой. Испуганная тварь бросается прочь, скользя меж раскиданных костей, почему-то вспоминаются пушкинские стихи о Вещем Олеге. Волна омерзения ещё раз проходится по моему телу, прежде чем я приближаюсь к сосне.
– Ты там кегельбан затеял, охотник-некрофил? – вполне ожидаемая подковырка с другого берега.
– Нет, тут змея лежбище устроила! – чтобы хоть как-то оправдать свои действия отвечаю я.
– Да-да-да, рассказывай теперя! – вставляет свои пять копеек Сидорыч. – Михайло, а кто такой некрофил?
Тот вполголоса объясняет ему суть оскорбления.
– Эх, ёжик твою маму увидел и тут же облысел! Ты чой-то там удумал, паря? – тут же окликает старый берендей. – Ты уж там над покойниками не изгаляйся! Не для того они там положены. Хватай пулялку свою, да вертайся в зад.
Хватай пулялку – найти бы её еще.
Осмотр ничего не показывает, приходтся найти палку и потыкать между корней на предмет скрытого тайника. На другой стороне от лежки змеи отзывается глухой звук, зря только гадюку с места сгонял. Внимательно осматриваю место на наличие прочей противной живности и разгребаю павшие иголки.
Под широким листом коры обнаруживается узкая нора. Пошарив рукой, я нащупываю твердые корни сосны, не толще пальца, но за сухой сеткой зияет пустота. Я заглядываю вовнутрь – где-то вдалеке мерещится свет. Придется лезть, берендеи вряд ли полезут за меня.
Приходится раздвигать корни, продираться сквозь пахнущие живицей заросли. Что-то мне это напоминает.
С боков сдавливает земля, впереди что-то светлеет. Нора широкая. Похоже, что раньше здесь размещалась большая волчья семья – попадаются мелкие косточки со следами небольших зубов. Сейчас же по покинутому жилищу ползет одинокий охотник.
Романтика!
Звуки сзади заглушаются. Слышится моё дыхание и шорох земли, в уши гулко ухают удары сердца. Струйки земли за шиворот, труха в лицо, паутина на ресницах. Словно я вернулся в детство, в то солнечное утро, когда…
Нора заканчивается. Небольшая пещерка, где сидеть можно только согнувшись в три погибели. Лаза в потолке нет, но есть уходящее влево отверстие, в него-то и виднеется далекий свет. В пещерке пусто, лишь пара крысиных черепов и несколько косточек.
Пошутили! Шутники, блин! Эх, я сейчас и вылезу, эх, я сейчас и выскажу! Как же так можно? У меня тетя при смерти, непонятно, что случилось с девушкой, а им лишь бы развлекаться!
Когда я поворачиваюсь к выходу, то рукой натыкаюсь на незаметное углубление в стене. Закиданное землей – не сразу и увидишь, а в темноте и подавно!
Из-под земли показывается полуистлевшая ткань холщевины. Корни сосны успевают прошить её насквозь, приходится выдирать твердые щупальца, чтобы достать мешок, не повредив находящегося внутри арбалета. Ткань цепляется за растущий корешок, но я упираюсь сильнее и дергаю. С треском рвущейся ткани мешок освобождается из деревянных оков. В лицо дождем летят мелкие камушки, остатки корешков и черная земля.
Что-то твердое скрывается под грязной тканью. Я ползу обратно. В детстве меня вытащили, а тут приходится лезть назад самому, но уж лучше вылезти самому, чем при помощи перевертня. Подобные мысли проносятся до тех пор, пока я не вылезаю наружу, вытолкнув вперед мешок.
Тут же следует комментарий с другого берега, но у меня нет никакого желания отвечать колкостью, поэтому возглас остается без внимания. Я поднимаюсь с земли и разворачиваю полуистлевшую ткань.