— Скоро бинты снимут?

— Не знаю.

— Слушай, там это…

— Что?

— Ну… Твоя рабыня опять походу есть перестала. Понимаю, дело не моё, но ты это, сходи и проверь её, — аккуратно предложил Малефус. — Зачем ты вообще её купил? Почему в общежитии не появляешься и бродишь непонятно где?

— Хорошо, зайду сегодня, — сказал Артиос и молча ушёл в сторону общежития.

— Ну, ладно, до встречи, я на занятия, — произнёс оставшийся за спиной Малефус.

Артиос шёл по заснеженной каменной дорожке к общежитию. Снег падал каждый день в огромных количествах, но маги довольно быстро и легко очищали дороги в городе. В парке рядом с магической школой тренировались ледяные маги, которые радовались понижению температуры. Участок отведённый под школу был огромен и включал себя даже сады, несмотря на перенаселение в Лантианаэле. Вся столица максимально густо застраивалась зданиями, но эльфы всё равно находили места для прекрасного, даже во внешних, неблагополучных кварталах.

Артиос поднялся по лестнице на свой этаж в общежитии. Рабыню он убить так и не смог. Мозг говорил о нерациональности действий, ведь такая малая незначительная жертва могла существенно ускорить выздоровление. Но каждый раз, когда Артиос смотрел на зеленоглазую девушку, он вспоминал старого байкера.

Гравицкл после встречи на снежной трассе ещё часто заезжал в детдом на нижних ярусах. Иногда байкер даже привозил небольшие подарки. Но однажды он просто не приехал, а через десятки лет Артиос получит доступ к городским архивам, где будет упоминание о чистом самоубийстве. К делу были приложены фотографии найденного в петле тела, шприцы с наркотиками и следы от уколов на мощных волосатых руках. Байкер не был святым, но одинокий детдомовец всегда мог получить мудрый совет от него, если нужно — помощь. Даже сейчас его слова, девиз с которым он шёл по жизни, помогали Артиос не сгинуть в бездне.

— Живи так, чтобы ни о чём не жалеть, — повторил слова Артиос.

Так просто, так очевидно, но столь же трудновыполнимо. Люди не задумываются о том, будут ли они жалеть о своих поступков. Их ведут мимолётные эмоции и желания, глупые амбиции, в жертву которым приносятся годы жизни. И главный вопрос человек задаёт себе лишь перед смертью, в глубокой старости. Только тогда он начинает размышлять стоила ли его жизнь того, к чему он пришёл.

Артиос отворил дверь, после чего раздался громкий стук и топот. Девушка в своей рабской накидке забилась в угол и приняла максимально закрытую позу, будто готовилась к удару. Её душа могла бы помочь исцелить даже ужасные шрамы, но Артиос не смог опустить меч и теперь не знал, что делать с рабыней.

Убить рабыню Артиос не мог, а продажа была бы ещё более жестокой. Освобождению рабы такого ранга не подлежат. В глазах эльфов подобные невольники — ресурс, животные, товар. Запросы на освобождение рассматриваются только, если раб обладает уникальными навыками или как-то отличился.

К слову, такие рабы зачастую жили лучше среднего слоя населения. Их тренировали хозяева, вкладывали деньги, время и силу, после продавали и сдавали в аренду за сотни золотых. После постоянных тренировок воля раба ломалась, внушалась верность к хозяину, и на выходе получалась послушная кукла, которая никогда не предаст. А наложенные заклятия позволяют даже читать мысли своей игрушки. Многие люди готовы были отдать за подготовленного раба тысячи золотых, фактически покупая абсолютную верность за деньги. Отдельно стоит уточнить такой момент, что если хозяин умирал, то всех его рабов казнили.

Об этом всём было известно и девушке, что сейчас дрожала в углу. Артиос ведь даже ничего не объяснил, а просто оставил её тут. Рабыня была настолько запугана, что даже не притрагивалась к пище, которую приносили прямо в общежитие работники школы.

— Ешь, — Артиос поставил тарелку рядом с рабыней, а сам ушёл в ванную.

Артиос точно не знал, что с ней сделали работорговцы, но теперь девушка без прямого приказа даже боялась есть, несмотря на голод. К слову, находится с ней в одной комнате Артиос тоже не мог. Общение с этой девушкой в любом случае подразумевало отношение раб-хозяин, от которого становилось тошно.

От любого шороха или слова, даже сказано с добротой, рабыня пугалась и становилась белее снега, чуть не теряя сознания. От этого становилось ещё противнее, поэтому Артиос оставил рабыню в своей комнате, а сам путешествовал по городу.

— Ладно, пора что-то с этим делать, — сказал Артиос смотря на своё лицо в зеркале.