— В охране был предатель — добавляет девушка — Расстрелял со спины наших четверых самых опытных телохранителей. Тут направо.
— Наемники? — я следую команде Анны и с визгом подрезаю замешкавшуюся машину. Водитель высовывается и что-то кричит мне вслед. Я оборачиваюсь. Кальви без сознания, дочка хлопает его по щекам. Надеюсь, довезем.
Еще несколько команд и мы влетаем на пандус международной больницы Сальватора Мунди. Что означает Спаситель Мира. Чтобы не перепутать к больнице прилагается небольшой храм с крестом и статуей этого самого Спасителя. Уже на пандусе я начинаю отчаянно сигналить и мигать фарами. Из приемного покоя выбегает несколько врачей. Торможу, помогаю выгрузить на каталку Кальви. Его узнают, меня что-то спрашивают. Вокруг быстрая итальянская речь, махание рук, а я еле на ногах стою.
— Две минуты, сеньоры. Дайте прийти в себя — мне дают кусок ватки прижать к порезу на лице.
Адреналиновый экстаз проходит, наваливается страшная усталость. Анна убегает вместе с отцом, а я делаю вид, что хочу сигарету. Меня отводят к курилке и оставляют в покое. Но это ненадолго. Сейчас вызовут полицию. Вон какая толпа уже собралась у побитой машины — считают дырки от пуль. Бочком, бочком, шажочек в сторону и я в спасительной темноте. Возвращаюсь обратно к трассе. Голосую поднятым большим пальцем. Останавливается желтое такси. Экспрессивный водитель тычет пальцем в окровавленную майку, спрашивает не надо ли мне в больницу. Говорю, что носом кровь пошла. Показываю красную ватку. Водитель не замечает пореза и отвозит мне к Хилтону. Леха уже спит, иду к Вере. Она в том же номере, что и прошлый раз, ключ у меня тоже есть.
Два часа ночи. Зая спит, но я ее бесцеремонно бужу, зажигая свет. А в ее комнате на диване… Альдона! Черт! Сам же забыл, как менял списки дабы соблюсти социалистическую справедливость. Вера, увидев меня в крови, вскрикивает и прижимает одеяло к груди. Альдона — машина. Мгновение и она уже в стойке. Еще мгновение, я раздет (частично), осмотрен, заклеен пластырем. Прибалтка, одетая в милую пижаму с рисунком из бамбуковых побегов, уже наливает мне какую-то лимонную настойку желтого цвета и тут приходит в себя Вера. Бросается ко мне, покрывает всего поцелуями. Я замечаю ревнивый взгляд Альдоны. Отстраняю Веру, выпиваю махом алкоголь и, не отвечая на вопросы, иду в душ. Врубаю горячую воду с максимальным напором. Ванная быстро заполняется паром, меня бьет дрожь.
Такого со мной не было со времен Чечни. Всего одна командировка — зато очень похожие впечатления. Убивать не приходилось, зато был под обстрелом, быстро бегал, даже пострелял в сторону «зеленки». Вряд ли в кого-то попал, зато потом заслуженно гордился боевым эпизодом в биографии. Но сегодня… Сегодня я поставил новые рекорды. Скольких я убил? Двоих наверху — точно. Албанцев, охранявших Кальви — скорее всего. А вот командиры могли и выжить. А если они выжили… Даже раненые могут отдать приказ об ответке. Найти нас в Риме — не проблема.
— Альдона! Буди Леху, его ребят и Кузнецова — я вышел из душа в чем мать родила и уже застал девушек одетыми — В доме Кальви была перестрелка. Напали какие-то албанцы. Сам банкир ранен, я его отвез в госпиталь.
— Полиция? — деловито интересуется девушка, натягивая замшевые сапожки. Успели девчонки прибарахлиться.
— Бесполезна и скорее всего продажна. Пусть двое караулят главный холл и черный ход. Остальные должны быть готовы к эвакуации в любой момент.
— Нам нужно оружие! — вступает в разговор Вера.
— Советский образ жизни — наше оружие.
Я без сил падаю в постель Веры и мгновенно отрубаюсь. Сквозь сон слышу какие-то разговоры, бас Лехи, меня пытается будить Кузнецов- но все бестолку. Организм находится в режиме «завершение работы».
В аэропорту, несмотря на ранее утро, было все так же, как в день прилета — пестро, шумно, интернационально. Тележки, груженые разноцветными чемоданами, стайки галдящих детей, стройные и плавные стюардессы в пилотках (почему то остро кольнуло воспоминание о Жанне), объявления о начале и конце регистрации — я уже начал скучать по Италии. И персонально по Анне, которая примчалась нас провожать. Кальви сделали операцию, его жизнь вне опасности. Полицейские уже успели допросить дочку и она… не раскололась. Да, была вечеринка, после нее все (!) разъехались. Затем началась перестрелка, «я так испугалась, что ничего не запомнила». Как удалось сбежать? Нападавшие начали ругаться, отвлеклись, «я отволокла отца в гараж, а там машины»… Версия шита белыми нитками (думаю, врачи, запомнили, кто был за рулем), но судя по тому, что на моих запястьях пока нет наручников…
Я посмотрел на хмурого Кузнецова, пересчитывающего группу. Вот кто бы с удовольствием одел на меня браслеты. Как же он орал утром! Стекла в отеле дрожали. Перенервничал мужик. Всю ночь дежурил, глаз не смыкал. В отличие от Лехи и «тяжей» — он очень хорошо представляет, чем грозит мафиозная Италия оступившемуся иностранцу. А также кто такие наемники-албанцы и что светит в СССР куратору группы за «потерю бойца». Пока он орал, я натянул на себя «маску Альдоны», и позевывая у зеркала, обрабатывал порезы. Подполковнику ОЧЕНЬ хотелось применить ко мне меры физического воздействия. Но слева стоял Леха, сжав кулаки, справа прибалтка со сложенными на груди руками. Так что все ограничилось громким криком и квадратными глазами группы, что столпилась в дверях.
Как же хочется спать! Я бы сейчас откинул кресло в самолете и все четыре часа… но до посадки еще сорок минут и мне нельзя расслабляться. Осталось еще одно, но очень важное дело. Киваю Лехе, я как был, со спортивной сумкой через плечо иду в туалет. Запираюсь в кабинке. Достаю большой белый конверт, подготовленный в гостинице Сан-Ремо. Руки начинают дрожать. Вот он. Еще один кирпичик в спасение СССР. Дуплет. Одним выстрелом сразу… нет, не буду загадывать. Как бы не сглазить. Выхожу из туалета с конвертом в руках. Жду пока наобнимаются девчонки с Анной. Нашу регистрацию уже объявили. Пора сдавать багаж. Его много. От наших вещей, сваленных посреди зала вылета, веет чем-то таборно-эвакуационным. Каждый из музыкантов купил что-то из электроники. Я вижу коробки кассетников, видеомагнитофонов, и даже телевизора (Клаймич везет в Союз большой Панасоник). Дамы закупились одеждой. Распухшие сумки, чемоданы у женской части группы говорят мне, что теперь итальянская мода будет хорошо представлена в Москве. Наконец, девчонки закончили обниматься и я киваю Альдоне. Отходим в сторону.
— Вот — протягиваю ей вскрытый конверт — Кто-то просунул в кабинку, пока я был в туалете.
— Наверное, надо сказать Кузнецову — неуверенно произносит девушка, доставая из конверта лист бумаги.
— Я его боюсь — пожимаю плечами я — Потом там ТАКОЕ написано!
Девушка быстро читает, сразу переводя на русский.