– Не буду, – пообещал Герман.

Дни бежали за днями, снег уже лег окончательно, но новых следов на нем не появилось. Да и Акимов с дачными грабежами все топтался на месте. Ну не то чтобы совсем: движение-то было, а прогресса – нет. Хорошо хотя бы то, что после убийства Витюши ни одного нового эпизода не случилось.

Хозяина злосчастной дачи, одномоментно прекратившейся из мирного дома отдыха в место преступления, генерала Романчука Александра Ивановича, пытались неоднократно вызвать для разговора по поводу происшествия. Как минимум надо было отобрать объяснения – мало ли что пропало, что появилось, да и вообще – где находился генерал в тот день с трех до шести утра. Однако генерал пребывал в Германии и при всем желании прямо сейчас явиться не мог.

«Ну хотя бы алиби у него имеется», – заметил Сергей.

Все-таки в глубине души свербило: а что, если в самом деле Витюшу-Пестренького убил не вовремя вернувшийся хозяин?

Генерал Романчук оказался очень видным, красивым мужчиной, к тому же вдовцом – стало быть, дамскую гильзу-флакончик с нюхательным аммиаком некому было оставить? Оно, конечно, можно было предположить, что у генерала была дама сердца, страдающая мигренями, а стало быть, вполне возможна версия с рандеву на зимней даче, подальше от любопытных глаз.

Нет, эта удобная картинка никакой критики не выдерживала. К тому же – и это совершенно точно было установлено – в день совершения преступления генерал никак не мог находиться в поселке, поскольку в то время пребывал не просто в Германии, а на Пенемюнде, в составе комиссии как минимум из десятка ответственных лиц.

Ну а тотчас по прилете самолично заявился на дачу, по-хозяйски сорвав печать и все осмотрев самолично, а потом прислал в отделение водителя – мол, приезжайте, я на месте.

Акимов с удовольствием прокатился на генеральском ЗИСе, но, помимо удовольствия от поездки, визит особо ничем не порадовал. Бегло осмотрев комнаты, брезгливо поморщившись от подвядшего, кое-где пыльного, где-то уже начинающего мокнуть пуха, генерал желчно заявил, что ничего не пропало.

– Так-таки и ничего? – не сдержался, спросил Акимов.

Генерал, подняв красивую густую бровь, смерил его взглядом:

– Именно так, товарищ лейтенант. Что я должен подписать?

– Проедемте в отделение.

Сорокин, предоставивший для разговора свой кабинет, остался поприсутствовать. Акимов лишь зубами скрипнул, понимая, что не хочет рисковать начальство, не желает оставлять его один на один с ключевым свидетелем. Тем более что чем черт не шутит: сейчас генералу ничего не надо, а вдруг потом понадобится.

– В сущности, я совершенно не понимаю, как это могло произойти, – говорил генерал, подписывая собственные показания. – Какие-то хулиганы шляются по заколоченным дачам, да еще где – в Летчике-Испытателе!

– Ну да, других дач-то в округе нет, а с огородов брать нечего, – невинно заметил Сорокин, – да и не всем из Германии перепадает…

Акимов похолодел, невольно вспомнив некрасивые истории, всплывавшие после обысков у генералов, все эти «мерседесы», «хорьхи», картины, ковры, скульптуры, дамские сумочки из золота и даже оконные шпингалеты…

Генерал было вскинулся, глянул на Сорокина бешено, прожег, словно рентгеном, но так был чист этот единственный глаз, что пришлось про себя смириться с тем, что капитан не издевается-намекает, а просто дурак.

– Дело не в том, есть что брать или нет. В том, что, когда власть не в состоянии обеспечить безопасность граждан, рано или поздно возникают самооборона и самосуды. Вас на ваших курсах не знакомили с этой доктриной, нет?

Сорокин продолжал безмятежно сиять, успев бросить предостерегающий взгляд на начинающего багроветь Акимова: тихо, мол, дыши глубже, смотри прямо и не сопи в две дырки. И ответил сам, простецки разведя руками: