– Валера! – заорал Чреватых, семафоря руками так отчаянно, будто собеседник, находящийся в нескольких шагах, мог его не расслышать. – Прикажи своим стрелять!

Барабану было достаточно одного быстрого взгляда на снижающийся вертолет, чтобы правильно сориентироваться в обстановке.

– Отвечаешь? – Это был единственный вопрос, который он себе позволил.

– Отвечу, – закивал Чреватых. – Пусть сбивают его к бениной матери.

– Кого? – Лозинский ужом завертелся на месте. – В чем дело?

– Братва! – крикнул Барабан своим бойцам, высунувшимся из фиолетового «Ниссана». – Летучего голландца видите? Пусть исчезнет в тумане!

– Эт… мы ща! – пообещал выпрыгнувший наружу парень с футляром «ПТУРа». – Изобразим в лучшем виде, командир.

Он бросил прицельный взгляд на вертолет, до которого было уже не более двухсот метров, и припал на колено, готовя оружие к стрельбе. Чреватых, глотая слюну, неотрывно следил за его действиями. Вот парень снял с «мухи» предохранительную крышку, вот поднял прицельную планку, вот поудобнее умостил «ПТУР» на плече.

– Ну! – нетерпеливо выдохнул Чреватых.

Вертолет пустил впереди себя коротенькую очередь, на которую «муха» ответила оглушительным: «плаффф!» Реактивная струя, вырвавшаяся из тубуса назад, сбила с ног неосторожно подвернувшегося бандита, но Чреватых следил лишь за огненной чертой, оставляемой ракетой в воздухе. Она протянулась над самым озером (низко, слишком низко!) и закончилась вспышкой в камышах на противоположном берегу.

Гр-р-аххх! – раскатилось по округе.

– Мудак! – рявкнул Чреватых, перекрикивая надвигающийся шум турбин.

Только боец его уже не слышал. Как оказалось, стрелял он на последнем издыхании, лишенный пулеметной очередью из вертолета половины черепа и того глаза, которым выискивал цель. Когда он упал на землю, из его развороченной головы поднимался парок.

– Твою мать!

Чреватых бросился вверх по склону холма, с тоской понимая, что догадался сделать это последним из компании. Там были машины, оружие, люди, среди которых можно было затеряться. Здесь – лишь сам Чреватых да мокрая трава, за которую он хватался обеими руками. Она была скользкой, и ее пучки, остающиеся в стиснутых кулаках генерала, походили на ощупь на волосы утопленника.

Впереди мелькали спины, зады и подошвы тех, кто спохватился раньше. Первым бежал голенастый адъютант, следом за ним пристроился Барабан, а упитанные прапорщики, проявив чудеса проворства, уже обходили Лозинского, спотыкающегося на каждом шагу.

Оказаться замыкающим в этом кроссе было равносильно смерти. Вот-вот пуля вопьется в подставленный затылок, раздробит череп, вышибет оттуда мозги вперемешку с зубами. Эта ужасная мысль, втемяшившаяся в голову генералу, превратила его ноги в две заплетающиеся макаронины. Услышав новую очередь, он дико завопил и попытался ползти дальше на четвереньках. Однако, против ожидания, ни одна пуля не вонзилась в его беззащитную спину. Открыв глаза, он обнаружил, что стрельбу ведет не вертолет, а пулемет, установленный на крыше фиолетового джипа. Стрелок что-то орал, поднимая ствол все выше и выше, по мере того как летающая махина неслась на него сверху. А потом «Ми-29», так не удосужившийся открыть ответный огонь, просто покрыл джип своим плоским брюхом.

– Твою мать! – потрясенно повторил Чреватых.

– ЭЭЭЭК!!!

Невозможно было разобрать: то ли это кто-то из экипажа джипа завизжал душераздирающе, то ли так прозвучал скрежет сминаемого металла. Но когда вертолет оторвался от сплющенного корпуса «Ниссана», там уже никто не кричал. От пулеметчика осталась лишь сочащаяся кровью лепешка.