— Не хотели, не видели смысла, наши родители учили нас не разговаривать с незнакомцами.

— Твой дедушка — особенно.

Валентин открывает рот, но понимает, что попал впросак. К нам подходят Олеся и Коваль. Олеся пробегает своими пухлыми пальчиками по руке Валентина и тянет его к выходу. Коваль вставляет наушники.

— Смотри-ка, подловил. — Валентин хмыкает. — Ладно, мне было откровенно влом. И мужичок был мерзотный.

Коваль двигает тазом вперёд-назад, будто, кхм, сношается с Олесей.

— Можно узнать, чем ты занимаешься? — со вздохом спрашивает она.

Коваль невозмутимо отвечает «трахаюс-с» и продолжает двигать тазом.

— Давай ты найдёшь для этого собственную девушку, — предлагает Валентин и тянет Олесю к себе, подальше от Коваля.

Коваль стонет и с обиженным видом включает громче музыку в ушах.

— Мобыть, и найду.

— В столовой попробуй. Путь к сердцу женщины лежит через кофе.

— Моя твоя не слышать.

Я еще улыбаюсь шуточной ссоре, но внутри разливается жалость — к невезучему мужику и к Веронике Игоревне, которой никто не передал документы.

— Блин, я не понимаю этого. Ходить в церковь — можем. Петь на старославянском — можем. Носить кресты, вешать иконы, давать милостыню, жертвовать на приюты бездомных, подбирать замерзших котят — да, можем! Но едва нас просит о помощи человек, мы чешем мимо. Логика, ау?

Олеся зевает. Коваль с непонимающим видом вынимает один наушник.

— Ну, начал архиерействовать. — Валентин тычет меня кулаком в плечо, но чересчур сильно, будто не прощается добродушным жестом, а злится. — Две булы с сосисами. Отправлю посылой.

«Три Ко» уходят. Я тру место удара, закидываю в рюкзак тетрадку и направляюсь к Веронике Игоревне.

Она опёрлась виском на руку и смотрит в окно — на кладбище, засыпанное снегом. Рыжие волосы засалились и неряшливо, прядями закрывают глаза. Вся Вероника Игоревна выглядит неряшливо — как и мятая юбка, как белая рубашка с закатанными рукавами, рубашка с желтизной на воротнике, рубашка, которую давно не стирали и не гладили.

Я ловлю себя на мысли, что с этой соскальзывающей в немолодость красотой, с тенями снов в углах черных глаз, с огнем волос мама Дианы кажется продолжением кабинета — как если бы его инопланетное пламя сошло со стен и приняло облик человека.

— Вероника Игоревна?