— Мы можем ещё что-нибудь сделать? — сердито спросил он.
Она бесстрашно встретила его взгляд.
— Мы можем помолиться, милорд.
* * *
МИХАИЛ ЛЕЖАЛ БЕЗ СНА НА МАЛЕНЬКОЙ КРОВАТИ, ОБНИМАЯ ЕЁ. Она свернулась калачиком рядом с ним, спящая, доверчивая, а он сдерживал свою безудержную похоть. Они снова занялись сексом, когда легли в постель, на этот раз медленно, восхитительно. Она лежала под ним, принимая его, глядя ему в глаза, когда он входил в неё с яростной неторопливостью. Медленно, медленно, позволяя нарастать ощущениям, пока она не задрожала и не задохнулась, пока он не смог удержаться от того, чтобы не отпустить, удерживаясь внутри неё, изливаясь в нее, в то время как плотные стены её плоти содрогались от оргазма. Его крылья обернулись вокруг них, баюкая их, и он упал на неё, измученный, удовлетворённый. На этот раз он не брал её кровь, хотя и чувствовал её запах, чувствовал, как она танцует под её кожей, жаждал её. Он не мог этого понять. Он, казалось, хотел её крови так же сильно, как и её тела, обёрнутого вокруг него. Он никогда раньше не был во власти своих аппетитов, и это его беспокоило. Он жаждал её, тело и кровь, как наркоман.
И из-за того, что он взял её кровь, она умрёт.
Он слегка пошевелился, положив подбородок на её взъерошенные волосы, мягко держа её, чтобы она не проснулась. Им надо было выбираться отсюда. Он понятия не имел, как быстро движется время, в Темноте оно шло иначе. Всё, что он знал, это то, что они должны вернуться. Он должен спасти Шеол, даже если не сможет спасти Тори.
Он понятия не имел, как долго продлится ночь здесь, в Темноте. Здесь ночь была неопределенностью, хотя когда-то он знал, как её контролировать. Он потерял эту способность, когда пал, но он всё ещё понимал это ужасное место больше, чем кто-либо поныне живущий, даже Уриэль. Уриэль, который никогда не бывал в этом месте, хотя и правил им. Он поручил это своему силовику, Пылающему Мечу.
Если бы это зависело от него, ночь могла бы длиться вечно. Но Небесные Армии нападут, независимо от того, будет он там или нет, и если он оставит Падших в одиночестве, и некому будет вести их в бой, они будут повержены. Разрушены.
Он не мог этого допустить. Он был создан для войны, и предстоящая битва была праведной. Он не мог отказаться от своего долга и чести ради девушки, свернувшейся калачиком в его объятиях. Он даже удивился, что ему этого хочется.
Но всё в ней удивляло его, особенно его реакция на неё. Она была воином, как и он, но она казалась хрупкой, лёжа в его объятиях, а он был полон потребности защитить её. Что было смешно — она могла превратить в фарш любого, кто приблизится к ней, за единственным исключением его самого. Он всё ещё восхищался дверцей холодильника, которую она оторвала. Никогда в жизни он не был так возбуждён.
Но приближался рассвет, и судьба предъявляла свои требования. Приближалась война, и он должен был возглавить её. Пора было уходить.
* * *
ОН РАЗБУДИЛ МЕНЯ НЕЖНЕЙШИМ ПОЦЕЛУЕМ В ВИСОК и, склонив губы к моему уху, прошептал:
— Нам пора идти.
И если он и испытывал какое-то нежелание, когда отстранился от меня, я этого не почувствовала.
Моё тело болело в тех местах, о существовании которых я и не подозревала. Грудь была до боли чувствительной, а бёдра всё ещё дрожали.
Почему-то у меня болели плечи и руки, а потом я вспомнила почему. В слепой ярости я сорвала дверцу холодильника с петель. И теперь вспомнив об этом, меня это и шокировало, и впечатлило одновременно. Я редко теряла самообладание и не была в такой ярости с тех пор, как узнала, что Йохан предал меня.
Я была сильнее, чем в восемнадцать. Мне было с кем бороться, и эта мысль показалась мне удивительно успокаивающей.
Михаил вернулся в комнату, голый, и я резко отвела взгляд от его талии. Он был достаточно соблазнительно красив, ангел-суккуб, и я не нуждалась в дальнейшем искушении.