— А то неважно, сын мой, — ласково улыбнулся архиепископ. — Кто же его станет спрашивать? Вече вчера кричало «любо» атаману Заозерскому? Кричало. Хотели они войны со свеями? Хотели. Вот и не будем выступать супротив воли народной. По решению вечевому ватаги и дружины к Новгороду созывайте. Охотников исполчиться тоже кличьте. Да токмо не к ушкуйнику-князю в ватагу вписываться, а к вам, хозяевам, под руку. Коли война со свеями общеновгородская, вечем провозглашенная, то и воеводой надлежит новгородскому боярину идти, а не татю залетному. Твои ватаги, боярин Кирилл Андреянович, Господину Великому Новгороду поклонятся, и твои ватаги, Никифор. И твои воины, боярин Александр Фоминич. Все ваши дружины, дети мои, каждая сама за себя. И окажется после сего ушкуйник-князь не главным атаманом, а всего лишь одним из многих в рати новгородской. Вот тогда пусть и оправдывает славу и обещания свои, пусть первым идет с людишками своими под стрелы крепостные и ядра корабельные. Сгинет — так и ладно, на все божья воля. А победу принесет — так и хорошо. Он с ватажкой своей пусть побрякушкам мелким радуется, в грабеже добытым, а договор выгодный мы уж как-нибудь без него урядим, глупый чужак нам для сего не надобен. Мир король свейский будет с Новгородом заключать, а не с жалким ушкуйником. С воеводой переговоры вести, а не с пьяными татями.
— Умно, — признал Ратибор. — Великой мудростью наградил тебя Господь, отче Симеон. Да только как же с обидой ганзейской? Учинят они нам блокаду али помилуют?
— Коли у нас война со свеями, то какие обиды? Стекольна — город свейский. Коли немцы ганзейские в нем под сабли попали, наша в чем вина? Случайность в том досадная и ничего более. Боярин Кирилл Андреянович! У тебя средь ганзейцев знакомцев много, связи средь купцов большие, договоры длинные по делам разным. Передай союзу Ганзейскому огромные наши сожаления из-за беды приключившейся. Да намекни осторожно, что, коли примут извинения новгородские, то к разговору об условиях мира нового мы их допустим и интересы ганзейские учтем. У них там со свеями тоже споров немало накопилось. Коли же обижаться захотят, то не токмо новых уступок не получат, но и старые могут потерять…
— Льготы новые от короля свейского? — Руки боярина сошлись на груди, друг по другу суетливо побежали толстые и румяные, как морковки, пальчики. — На сих условиях немцы, мыслю, замирятся. Ганзе лишние убытки тоже ни к чему. Вот только поверят ли?
— Поверят, коли воеводой назначим боярина, коему они верят и который за условия уговора устного честью своей поручится. А сверх того друзей ганзейских к себе в свиту пригласит, дабы в походе рядом были и своими глазами видели, есть подвохи в действиях наших али честно мы дело свое ведем.
— Да, — уверенно кивнул боярин Кирилл. — Этому они поверят.
— Слава богу! — облегченно перекрестился Никифор Ратибор. — Миновало! Пускай-ка ушкуйник-князь с ватагой теперича страхи наши кровушкой своей искупает. Любо!
— Любо, — подтвердил Данила Ковригин.
— Любо, — согласился и паучьерукий боярин Александр Фоминич.
— Любо… Любо… Любо… — прокатилось над столом.
Решение было принято.
Июня 1410 года
Ушкуй привалил к причалу уже под вечер. Привычные к корабельной работе мужчины запрыгнули с низких банок на мостки, накинули на быки причальные канаты, быстро подтянули лодку к дубовым опорам.
— Ну вот и добрались. — Осип Собачий Хвост широко перекрестился, потом опустил руку за борт, коснулся ею воды, поднес к губам, одаряя воду поцелуем. Быстро выбрался на причал, закрутил головой: — Сходни где? Сходни сюда!
Местные амбалы, играющие в кости на тяжелой скамье, срубленной из половинок бревна, удивленно подняли головы: они никак не ожидали, что для высадки из низкой гребной лодки, пусть и поболее обычной плоскодонки, требуется этакая роскошь.
Впрочем, моряки сами увидели широкую доску с набитыми на нее поперечинами, подхватили, сбросили одним концом вниз:
— Добро пожаловать в Господин Великий Новгород, княгиня! — Осип, спустившись до половины сходней, протянул руку поднявшейся со средней гребной банки женщине.
Услышав столь уважительное обращение, амбалы навострили уши, попытались разглядеть, кто там поднялся на причал. После того как Елена твердой ногой стала на доски, Осип отпустил ее руки и вежливо отступил даме за спину. Долгая и богатая впечатлениями жизнь научила его, как вести себя со знатными женщинами.
На причале засуетился паренек, пытаясь так же красиво вывести наверх Милану, — но девушка, взяв его за руку лишь кончиками пальцев, поднялась сама. Тем не менее Федька заслужил свой благодарный поцелуй и радостно побежал за служанкой.