— Понятно, — сказал Верещагин. — А посему примем молчание как знак согласия. Ну а если все согласны, — вдруг жестко добавил он, то я опять задаю все тот же вопрос: «Почему, в силу каких обстоятельств, Шелихов не рассказывал о своей находке?»

— Получается, имел причину скрывать ее, — отозвался Грибов, отгоняя веткой особо нахальных комаров.

— Вот именно, — кивнул Верещагин. — А отсюда можно предположить, что Шелихов по каким-то приметам узнал хозяина этой землянки и неизвестно почему скрыл этот факт от вас. Согласны? — повернулся он к парашютистам.

Те продолжали хмуро молчать.

— Ну, не совсем так, — подал голос Курьянов. — Я же вам говорил, что там, на пожаре, Артем сказал мне, будто позже сообщит причину загорания.

— Вот именно, позже, — повернулся к летнабу следователь. — Значит, он на что-то надеялся и до поры до времени хотел скрыть свою находку. Так?

— Выходит, что так, — кивнул в знак согласия летнаб.

Звенело комарье, где-то неподалеку бранилась сорока. Молчавший до этого Грибов прихлопнул ладонью успевшего присосаться к щеке комара, проговорил:

— Возможно, вы и правы, Петр Васильевич, однако я не упомню случая, чтобы браконьеры так вот зверски расправлялись даже с ненавистными им рыбинспекторами. Были, конечно, отдельные случаи, когда гибли люди. Но то обычно в драке. А чтобы так жестоко… Подкараулить, а потом еще и в затылок… Думаю, что здесь прямой связи не видится. Хотя эту версию мы отработаем в первую очередь.

— На том и порешим, — недовольный майором, летнабом, парашютистами, а главное — собой, буркнул Верещагин. — Срочно выявите особо злостных кедровских браконьеров, и главное — тех, кто отсутствовал дома за день-два до начала этого пожара.

— Трудное это дело, — покачал шарообразной головой Грибов. — Браконьер сейчас ушлый пошел. И если уж на серьезный промысел собрался, то он это дело так обставит, что не придерешься. Отпуска, сволочи, берут и будто бы к родным уезжают. Они же сейчас все грамотные…

Верещагин одолевал второй стакан чая, когда в дверь постучали, и тут же вошел Грибов.

— О! — удивился раннему визиту следователь. — К столу, Василий Петрович.

— Нет уж, увольте, — отмахнулся майор. — И так прет не по дням, а по часам. Так что я себе железное правило установил: первый завтрак в одиннадцать.

— Ну-ну, — усмехнулся Верещагин. — А последний ужин?

— А, — вяло махнул рукой Грибов, — как бог пошлет. Иной раз домой за полночь приходишь. Вот тебе и диета…

— А посему давайте к столу, — не отставал Верещагин. — А то негоже как-то: хозяин ест, а гость телевизор без звука смотрит.

— А чего это он? — удивился майор.

— Как — чего? — в свою очередь удивился такой неосведомленности следователь. — Чисто гостиничная система. Их такими прямо на заводах выпускают. У одних звука нет, у других — изображения. А у третьих, не поверите, ноги — вверху, а туловище — внизу.

Грибов хмыкнул, покосился на экран телевизора, где беззвучно шевелили губами собравшиеся за круглым столом люди, снял фуражку и только после этого сказал: