I

Фронт, разъединившийся на два потока, один из которых уходил вверх по сопке, а второй уже перемахнул на скошенную по склону седловину и теперь медленно полз к пересохшему ручью, был ровным, устойчивым, и только изредка то тут, то там вздымался в небо гигантский столб пламени, после чего раздавался оглушительный треск. Это подогретое снизу, со смоляными потеками дерево, увенчанное хвойной кроной, в одно мгновение охваченное пламенем, взрывалось фугасной бомбой, и сноп искр разлетался далеко в стороны, зажигая новые участки тайги. За двое суток, что они тушили пожар, вроде бы можно было и привыкнуть к этому, но всякий раз Кравцов вздрагивал и невольно оглядывался на Шелихова, боясь показаться трусом.

Однако инструктору парашютно-пожарной команды Артему Шелихову было не до столичного журналиста, увязавшегося с ними в патрульный облет. Они прыгнули на этот очаг недокомплектованной командой — пятым был Игорь Кравцов, помощь же, обещанная летнабом Курьяновым, так и не прибыла, и теперь огненная лавина грозила прорваться в распадок, где остановить ее будет практически невозможно. Сейчас главное — правильно расставить ребят. Поэтому, отправив дюжего Мамонтова держать правый фланг, а Колоскова с журналистом растаскивать бухты шланговой взрывчатки, он остался с Венькой Стариковым на опорной полосе, которую заменял сочившийся у подножия сопки ручей. Вдвоем они медленно продвигались по берегу, заваливая деревья для встречного отжига.

Беспрерывная трескотня «Дружбы», гул надвигающегося вала, перекрывающие все это взрывы деревьев и тяжелые шлепки о землю заваленных лиственниц давили на ушные перепонки, в какой-то момент слились в единый, жуткий, ни на что не похожий гул, от которого, Шелихов это знал но себе, на первых порах становилось страшно.

Для него это было привычным, обыденным делом, и он даже забывал порой о надвигающемся огненном шквале, думая о чем угодно, только не об опасности, которая шла на парашютистов. И только чувство самосохранения четко фиксировало тот момент, когда низовой пожар мог перекинуться на верховой — здесь зевать не приходилось. Сколько раз случалось, что они чудом уходили из-под огня. Сейчас же такой опасности не было, и он мысленно возвращался к вопросам Кравцова, на которые любопытный журналист непременно хотел получить ответы.

Это был не первый журналист, летевший с командой Шелихова, парашютисты к ним даже попривыкли, снабжая обильными рассказами, однако Игорь Кравцов им чем-то понравился. Может, тем, что был таким же молодым, как они. Или тем, что не строил из себя столичного эрудита, а запросто перезнакомился с ребятами, не стеснялся расспрашивать о самых элементарных вещах. А может, тем, что не так интересовался процессом тушения, как людьми, которые тушат. А если еще точнее, то его интересовало становление парашютиста-пожарного. И именно тот период, когда проходит романтика первых прыжков и остаются забитые гнусом и комарьем будни, когда порой опускаются руки, хочется плюнуть на все и уйти в леспромхоз или лесхоз, где и деньги те же, и спишь дома по-человечески.

Артем завалил очередную лесину и невольно остановился, задумавшись. Действительно, как же ребята становятся настоящими воздушными пожарными? Ведь сколько парашютистов отсеялось — вспомнить трудно. Были среди них и симпатичные Шелихову парни, а была и просто шелуха, от которой и избавиться не грешно.

Вспомнилось, как в его группу пришел Мамонтов. Они как раз давили пожар в Кедровом урочище. Вот так же и тогда, всем корпусом наваливаясь на раму «Дружбы», вгрызаясь нагревшимся полотном в толстенные, необхватные кедрачи и словно спички срезая березки, Артем изредка оборачивался назад, наблюдая, как работает новичок. Хоть и крепок был парень, но первый таежный пожар — самый страшный. Главное здесь — не сломаться. А то потом на всю жизнь отобьет охоту прыгать в горящий лес. Этого-то и боялся Артем; больно уж парень пришелся по душе. Но бывший десантник словно чувствовал это, старался изо всех сил. Вместе с Колосковым и Венькой расчищал буреломные завалы, любой из которых мог оказаться мостиком для огня, растаскивал бухты шланговой взрывчатки, вгрызался топором в непроходимые заросли лимонника. Каждый работал молча, сноровисто, и даже острый на язык Венька приутих, изредка посматривая на сжавшего зубы Мамонтова. Команда, к топорам и лопатам привыкшая.

Артем хорошо помнил, как часа в три пополудни, когда уж и солнца от клубящегося дыма не стало видно, они сделали последнюю отпалку. Над тайгой взметнулись снопы земли, деревья, вырванные с корнем, кустарник. После этого команда, уставшая и измотанная, молча побрела к лагерю. За годы, что он прыгал в горящий лес, Артем насмотрелся всяких новичков, и поэтому сразу оценил Мамонтова. Бывший солдат не скулил, хотя валился с ног от усталости, и только по тому, как он изредка, так, чтобы никто не видел, дул на ладони, чувствовалось, что ссадины он получил изрядные.

— Ну-ка покажи руки, — подошел к нему Шелихов и, взяв за кисть, внимательно осмотрел широкую ладонь. Что и говорить, натер он ее лихо. — Почему без рукавиц работал? — спросил Артем, прекрасно понимая, что в этом есть и его вина — недосмотрел.

Мамонтов, фамилия которого полностью отвечала его комплекции, неожиданно покраснел, аккуратно высвободил кисть из хваткой ладони Артема, пробормотал виновато:

— Да я… Не думал я, что так получится.

— Не думал… На табор придем, перевяжу.

— Может, не надо, — замялся было солдат. — Обойдется. А то, сам понимаешь, ребята смеяться будут.