В коридоре топтались у своих сендеров прокторы. Здешние стражи порядка совсем обленились, тут несколько сотен шагов пройти, а они на колесах прикатили. Для них обыски были развлечением. С одной стороны, власть показать, при случае «конфисковать» что плохо лежит, а с другой — ответ на харьковчанах, карателей никто не любит, тем более здесь, так что на них и злиться народ станет. Самим карателям было на недовольство местных наплевать, они исполняли привычную работу. Насколько дело серьезно, им Самоха не объяснял, потому они и не волновались за исход обыска.

Двинулись толпой вдоль Трубы. Прокторы стучали в ворота, им отворяли, дальше следовали строгие объяснения, что, мол, убийство произошло и покража, а стало быть, показывайте барахло, где что припрятали. Оружейники особое внимание уделяли дурман-траве, норовили прихватить «на пробу», торговцы вяло противились, не решаясь особо спорить, а прокторы лишь посмеивались. По-настоящему искал только Самоха, да он один и знал, что, собственно, надо найти. Когда проверяли третий по счету бокс, толстяк разозлился, наорал на своих, велел искать всерьез, показал бумажку с намалеванными ракетами и маркировкой, написанной крупными кривыми буквами:

— Вот такую на ящиках глядите, лодыри, некроз вам в печень! И хватит смолить! Службу забыли! У кого цигарку в зубах замечу — дам в зубы, ясно?

Маленький толстый Самоха смешно наскакивал на дюжих карателей, те отводили глаза, торопливо гасили самокрутки… Прокторам и тут было весело. Пушкари стали делать вид, будто ищут всерьез, но ничего похожего на картинку Самохи по-прежнему не находили. Пару раз предъявляли управленцу какие-то горшки и бутылки: «О, вродь смахивает, а?» От этого толстяк окончательно разозлился, теперь к нему и подходить боялись.

Йоля бродила следом за Мажугой, зевала да помалкивала. Она-то как раз отыскала кое-что интересное — Игнаш пару раз заметил, как девчонка с невинным видом что-то сует в карман, но при всех одергивать ее не стал, поскольку не сомневался в Йолиной ловкости, а любую пропажу торговцы припишут прокторам да нечистым на руку харьковским бойцам. Обыск тянулся и тянулся, бокс за боксом, всё те же настороженные лица торговцев, их грязные сендеры и повозки, пустые боксы, которые тоже следовало проверить. Там каратели лениво разгребали слежавшиеся кучи высохшей арбузной лозы, перемешанной с манисовым пометом, обломки ящиков, гнилое тряпье. Потом — снова торговцы, которые неохотно выпускали из рук узлы и коробки и ревниво наблюдали, как в их барахле копаются чужие.

Прокторам вскоре надоело, они переезжали на своих приземистых сендерах от бокса к боксу и цедили сквозь зубы в ответ на расспросы: «Обыск! Кажите барахло вот энтим! Пущай проверяют… Ага, вот такой порядок нынче… Не, это токо раз, вон харьковских ктось ограбил, пусть проверят. Как проверим, дуйте в Арсенал, торгуйте по-прежнему, с цеховыми у нас теперя замирение».

По мере того как прокторы с карателями продвигались вдоль Трубы, Самоха мрачнел. Похмелье миновало, теперь он уже начал прикидывать, что будет, если до конца дойдут, а следов похитителей не сыщется. А ведь вполне может и так выйти — ведь те, кто прикончил Графа, наверняка всё рассчитали заранее. Правда, прибытие харьковской карательной колонны они вряд ли могли предвидеть.

У очередного бокса возникла заминка, постояльцы никак не хотели отворять, возились внутри, бренчали железками.

Проктор забарабанил в ворота дубинкой:

— Вы что там, перепились все? Сказано — открыть!

— Сейчас! — отозвались изнутри. Голос был молодой и выдавал возбуждение. — Ключ найти не можем!

— Какой еще ключ? Там засовы везде!

— Правильно, но у нас на нем замок навешен! Сейчас, братки, сейчас откроем, он в сено завалился, на котором манис наш… Погодьте чуток, открываем уже!

Мажуга почувствовал: сейчас должно что-то случиться… что-то готовится… Он бросил взгляд вдоль Трубы — никого. Но в голове крутилась некая мысль. Манис! Этот, за воротами, сказал, что у них манис. У тех, кто прикончил Графа, тоже был. Ну и что? Мало ли кто в Донную пустыню на манисах ездит? Да половина путников, пожалуй.

— А это не те самые? — поинтересовался старшина прокторский у того, который стучал в ворота. — У которых раб сбежал? Они ж еще раскатывали на самоходе туда и сюда?

Мажуга схватил Йолю за плечо:

— Назад!

— Чего? — Девчонка задумалась и теперь хлопала глазами, уставившись на него.

— Бегом к нашему сендеру! Пошла! Самоха!

— Ну чего?