Старик немного подумал — похоже, он в самом деле собирался содрать с нанимателей еще денег, — потом решительно мотнул головой, так что потные патлы метнулись вверх-вниз.
— Нет. Больше не возьму. Уговор есть уговор — я брался вас сюда и обратно сопроводить, плата получена. Теперь к Мосту выведу.
Сейчас Аршак хотел убраться подальше от Корабля — хотел даже сильней, чем заработать.
— Садись, — кивнул Самоха. — Поехали.
Проводники загрузились к Самохе, их сендер проехал в голову маленького конвоя. Аршак, привстав, стал тыкать пальцем и объяснять водителю, что нужно брать правей, возвращаться лучше другой дорогой, чтобы избежать встречи с бандой, завладевшей ракетами. Сендер Мажуги оказался вторым, сзади катила мотоциклетка.
Солнце уже торчало в зените, жара придавила, будто пресс. После прохлады внутри Корабля она ощущалась особенно явственно. Йоля потянулась за флягой.
— Погоди пить, потерпи, — велел Игнаш. — Неизвестно, сколько теперь по пустыне плутать придется.
Серая громада Корабля, отраженная в водах Соленого озера, осталась позади и медленно скрывалась за горизонтом. Впереди тянулись серые просторы Донной пустыни. Однообразные перекаты, ложбины, заполненные мелкой пылью, чахлые кустики пустынных кораллов. Жаркий ветер нес пыль, потоки илового праха струились, как ручьи, солнце жарило. Когда Корабль скрылся из виду, Аршак велел сменить направление, свернуть круче к северу. Для сендеров и мотоциклетки путь из пустыни был один — через Мост, к нему в конце концов и нужно выбираться.
Ближе к вечеру пришлось остановиться, заправить мотоциклетку. Самоха забеспокоился, хватит ли горючего. Может, бросить мотоциклетку? В сендере Игнаша хватило бы места для карателей. Проводник помотал головой:
— До Моста должно хватить бензина, там заправишься. А самоход в пустыне бросать не годится, пока он на ходу. Вдруг что-то случится, сендер твой заглохнет? Вот тогда его бросим, на эту тарахтелку пересядем.
— Заглохнет? Некроз тебе в рот! — пробормотал водитель Самохи.
Но спорить с проводником никто не стал, в пустыне Аршаку приходилось доверять больше, чем кому бы то ни было.
Йоля сползла на сиденье пониже, чтобы оставаться в тени, но напрасно — солнце уже склонялось к горизонту, и низкие лучи били в сендер сбоку, пронизывая его насквозь. От жары было не укрыться. Еще пару раз делали остановку — Аршак замечал следы, пересекающие путь беглецов. В первый раз он сразу успокоился — стая катранов пробежала. Во второй — присел над полузанесенными песком отпечатками, долго разглядывал, что-то подобрал, понюхал, размял пальцами, прошелся вдоль цепочки следов, прикидывая длину шага зверей. Возвратившись в сендер, заговорил с Угольком. Болтали они на непонятном харьковчанам наречии, спорили. Старик напирал, молодой дикарь вертел головой, тряс косичками — возражал, значит.
Аршак объяснил остальным:
— Плохо, людоеды рядом.
— Те, что с бандитами, что ли? — нахмурился Самоха. — Они вроде как заодно были.
— Нет, другое племя. Отпечатков колес не видать. Все равно плохо, слишком мало нас, могут посчитать добычей.
— Дядька Аршак, — окликнула Йоля, — а они правда людоеды?
— Не боись, красавица, тебя не сразу съедят, — буркнул старик. — Напоследок оставят, так гадается мне. А вообще, человечиной эти черномазые не брезгуют. В пустыне иначе нельзя, еда — она и есть еда. Мало еды в пустыне. Попадется человек — сожрут и не поморщатся.
Уголек глянул на девчонку, улыбнулся, показывая ослепительно белые зубы, и провел указательным пальцем поперек горла. Говорить на понятном языке он, может, и не умел, зато понимал спутников неплохо. Йоля хмыкнула и отвернулась. Ей хотелось плюнуть в сторону противного мальчишки, но во рту пересохло.