Я отпустила поручень кровати Саро и бросилась вслед за ней по коридору, ускоряя шаг, чтобы догнать ее у одного из докторов, или пациентов, или с кем там она была. Мои ботинки торопливо стучали по мраморному полу до тех пор, пока я не поймала ее в коридоре.
– Что конкретно вы сказали? – Когда я увидела, что она отводит от меня взгляд, вся остававшаяся у меня надежда на то, что его состояние улучшится или хотя бы стабилизируется, исчезла. Она все сказала, не произнеся ни слова. И все же мне нужно было это услышать. Звук собственного голоса испугал меня, когда я спросила:
– Он умирает?
Она глянула вверх, затем опять опустила глаза в пол. Затем кивнула.
И потом. Медленно. Наконец.
– Да, он умирает.
Вы никогда не будете готовы к этим словам, не имеет значения, насколько тяжелой и длительной была болезнь. Часть меня разлетелась на куски в этот миг.
– И если ничего больше нельзя сделать… в таком случае сколько времени? – Мне нужно было знать.
– Две недели, возможно, две или три. В лучшем случае.
– Как это будет происходить? Ему будет больно? – С каждым вопросом, который формировался у меня на губах, я пододвигала себя все ближе и ближе к миру без Саро, ближе к вдовству.
– Отказ печени – довольно безболезненный вариант смерти. Ему не будет больно, он будет чувствовать только усталость, с каждым разом все больше, до тех пор, пока не уйдет.
Это было первый раз, когда упоминание о его смерти было произнесено вслух: Саро умирает. Я услышала это там, на мраморном полу одной из лучших больниц с дорогим интерьером и катящейся мимо тележкой с больничным обедом.
Я вернулась к нему в палату, где он уже засыпал. Склонилась над ним, спящим, поцеловала его в лоб и, полная решимости, дала новое, пылкое обещание: «Наша история не закончится здесь, в больнице. Я собираюсь вытащить тебя отсюда».
Я направилась в холл, а там – к стойке медсестер.
– Пожалуйста, передайте лечащему врачу, что мы хотим паллиативное лечение, – сказала я дежурной медсестре. Она видела мое отчаяние.
– Хорошо, я передам ему вашу просьбу. Он должен будет подписать распоряжение. – То, как это было сказано, не добавило мне ни капли уверенности.
В какой-то момент времени между реанимацией и разговором о пересадке печени в Штаты из Сицилии прилетела Франка со своим мужем Косимо. Саро не мог дождаться, когда наконец увидит сестру. Когда она показалась, было заметно, что она не была готова увидеть брата таким немощным, с таким затрудненным дыханием. Моя стоическая золовка открыто зарыдала, едва взглянув на него. Она говорила с ним на его родном языке, и я знала, что это было бальзамом для его души. А она знала, что дает ему чувство умиротворения. Он смог лично с ней попрощаться, подержать ее за руку, посмотреть ей в лицо.
Когда Франка сидела с Саро в больнице, она заставляла его улыбаться, вспоминая детство на Сицилии. Она привезла ему чечевицу, которую приготовила на нашей кухне и положила в стеклянную банку. Отодвинув в сторону больничную еду, она разложила на обеденном подносе свою, домашнего приготовления. С утра до вечера они подбадривали друг друга. Но каждую ночь, когда я везла ее обратно домой, а он оставался в больнице, она беззвучно плакала. Когда я затем снова возвращалась в больницу, он говорил мне, что беспокоится о ней.
– Когда они его отпустят? – спросила она, когда срок ее пребывания у нас заканчивался.
Я попыталась объяснить все шаги этой процедуры в нашей медицинской системе, которая была куда более сложной и бюрократичной, чем любая из тех, с которыми ей доводилось сталкиваться на Сицилии.