– Нет, исключаешь. Посредством своего местонахождения ты исключаешь.

Это был разговор, который ни к чему не вел. Я бы никогда не победила. Я была дочерью чернокожих активистов, которые предполагали, что я продалась. Передайте мне, пожалуйста, еще один кусочек пиццы. Я знала, что она будет настаивать на своем.

Когда я начала встречаться с Саро, мои родители, если и обсуждали это, избавили меня от подробностей. В конечном счете, когда речь шла о делах сердечных, каждый из них был достаточно мудрым и проницательным, чтобы держаться на дистанции. Они хотели просто высказать свое мнение, а дальше позволяли своим детям либо утонуть, либо взлететь, если вопрос касался любви. Не имеет значения, какое мнение имел каждый из них, в конце концов, я верю, что в итоге они желали мне счастья. И если оно заключалось для меня в том, чтобы встречаться с итальянским шеф-поваром, они были готовы это поддержать. И по крайней мере, они вырастили дочь, которая знала, как следовать своим убеждениям, а также училась следовать зову своего сердца. Где-то глубоко внутри, возможно, они даже радовались моей храбрости. Шансы у нашей любви были такими маловероятными, такими незначительными, но они научили меня бороться за то, что имеет значение.

К марту месяцу я все еще снимала комнату в квартире на Пьяцца дель Кармине. Однажды вечером я ждала, пока Саро освободится с работы, и просидела большую часть времени, болтая с новой соседкой – американкой Кристиной, которая приехала из Сан-Франциско и заливала в меня истории, словно виски в стакан. К тому времени, как мы решили разойтись, было уже за полночь. Я планировала ненадолго прилечь и отдохнуть, пока Саро подойдет на площадь после часа ночи. Прошло уже четыре месяца с того дня, как он купил мне велосипед и мы вместе прокатились вдоль Арно. У нас уже установилось определенное расписание: когда он заканчивал работу в «Acqua al 2», он покидал центр Флоренции, ехал через реку на Пьяцца дель Кармине и ждал там снаружи. Он стоял через дорогу от моего дома и ждал, пока я подойду к окну. Увидев его, я открывала дверь. Он не мог позвонить в звонок из-за одной из моих соседок, которую мы с Кристиной в шутку называли «Пещерная Мадам»; на самом деле она принадлежала к целевому фонду трансплантологии, а ее имя значилось в списках сдающих в аренду те самые комнаты, которые мы снимали. Она была известна тем, что прекращала сдавать жилье любой из девушек, которая встречалась с назойливым молодым человеком. Позвонить в звонок после десяти часов вечера считалось назойливостью.

Когда я проснулась вся в поту от выпитого кьянти и переполненная паникой, было полчетвертого утра. Я так глубоко погрузилась в сон после грустных рассказов о несчастьях своей соседки по комнате, что потеряла ориентацию во времени и пространстве. Я резко села на своей небольшой двуспальной кровати и сразу поняла, что что-то было не так. Я вскочила с кровати и едва не свернула себе шею, ринувшись по мраморному полу коридора к нужному окну. Я знала: его там не будет. Я упустила его.

Когда я, охваченная тревогой, подбежала к окну, первым, что я увидела, оказался проливной дождь. Черт! Серьезно? Могло быть еще хуже? Когда я выглянула в ночь и посмотрела вниз, он там был. Мой Саро. Его пальто было плотно застегнуто, его волосы – сплошной мокрой слипшейся массой. Он смотрел вверх на окна моей квартиры.

Один взгляд на Саро – и нечто новое о нем вдруг обрело четкость, кристаллизовалось. Этот мужчина, этот шеф-повар показывал мне, кем он был глубоко внутри: стойкость своего характера, несгибаемую готовность. Он объявил о своей любви, он продемонстрировал свою стратегию, но сейчас он превращал свою любовь в действие. Его пребывание под дождем словно было линией, которую он провел на песке. По одну сторону от нее он показывал мне ту любовь, которая могла бы быть у меня в жизни с мужчиной, который был непоколебим в соблюдении своих обязательств, бесстрашен и совершенно откровенен относительно того, чего он хотел; он показывал мне мужчину, который был полон решимости постоять за свою любовь – неважно как, неважно, что случится. Неважно.

По другую сторону этой линии была другая жизнь. Жизнь, которую я вела до начала отношений с Саро, кишащая посредственными обязательствами и противоречивыми взаимоотношениями. Эта линия была предельно четкой, а разграничение – черно-белым, словно кадр из неореализма. Вот он – мой новый любимый, мужчина, продолжающий ждать, стоя под дождем, когда было бы вполне приемлемо уйти. Он был мужчиной, влюбленным в меня до мозга костей. Ждать кого-то таким образом, при таких обстоятельствах было необычайным актом любви и верности. Но все же куда больше это было действием человека упорного, чей характер был непоколебим.

Когда я спустилась вниз, чтобы впустить его, первое, что он сделал, – намочил меня своими поцелуями. Когда я помогала ему снять куртку, первое, что он произнес:

– Я рад, что ты проснулась.

Перед отъездом в Италию мы с отцом отправились на пробежку в один из дней, когда он был недалеко от Хьюстона, и он дал мне очень мудрый совет. Вероятно, я поделилась с ним своими подозрениями, что брак мамы стремительно приближался к своему окончательному завершению. То лето я провела, работая в офисе его адвокатской конторы, где часто засыпала в обеденное время. Мне было скучно настолько, насколько может быть скучно любому студенту, вернувшемуся домой и не имеющему ни малейшего понятия, чем бы заняться.

Он почувствовал, что мне нужно знать что-то об отношениях, которые на тот момент были для меня туманны.

– Темби, в этом мире существует множество людей, которых ты можешь любить, – сказал он между вдохами.

– Ладно, пап, не тяни. – Мне стало некомфортно от этой неожиданной близости.

– Ну же, дай мне закончить.

Я не хотела это показывать, но он завладел моим вниманием.

– Существует много людей, быть может тысячи, которых ты можешь любить. Но на планете мало людей, – продолжил он размеренно, – может, даже только один или двое, которых ты можешь любить и жить с ними в гармонии и мире. Часть о гармонии – это ключ.

Он, в своей футболке с надписью «Коллегия адвокатов 1987», остановился рядом и посмотрел мне прямо в глаза. Я чертовски надеялась, что он не собирается расспрашивать меня о подробностях моей романтической жизни. Мой папа говорил нечто, что я могла услышать от него, только когда он трепался со своими друзьями за стаканом бурбона и барбекю. Это казалось настоящим. В отношениях, реальных партнерских отношениях, любовь хороша лишь настолько, насколько хороша дружба.

О чем я не знала – так это о том, что любить кого-то долгое время, в этой «гармонии», к которой я так отчаянно стремилась, означало также любить те части человека, которые оставались скрытыми. И хотя сердце Саро было раскрытой книгой, в нем все же оставалась какая-то тайна. Моя семейная любовь была данностью, устойчивой, открытой, даже находясь вне поля зрения. Когда же он говорил о своих родственниках, о семье (что случалось редко), за этим чувствовался след боли, чего-то беспокоящего, какого-то оттенка разочарования, который я никак не могла уловить. Это была та часть его жизни, которая еще не до конца проявилась. Но довольно скоро проявится.