— Что, разбежались, что ли?
— Ну, вроде бы так, — Катя смутилась.
Итак, мои дружки предпочли быстренько смыться, оставив меня ничего не соображающего среди всего этого разгрома. Вот что значит верная дружба! Чтобы я еще раз позвал их к себе!
И все же было немного странно, что я вижу перед собой серьезное личико примерной девочки с большими серыми глазами — впрочем, вижу еще не очень отчетливо, — а не ту, которую я так долго завоевывал. Где же она? Неужели так и убежала? Не вернулась?
— А…, — я не мог произнести имя Анжелики, но Катя угадала, о чем я хочу спросить.
— Она так и ушла сразу после того, как Виктор… — девушка промолчала.
Я тем временем медленно, но верно возвращался к реальности. Наконец-то начал осознавать, что лежу посредине комнаты на полу, вокруг куски разгромленной мебели — во время драки не до мебели было, — в полной тишине, и эта вот мышка оказалась единственной, кто не оставил меня.
— А ты… — начал было я.
— Я не могла тебя бросить, — торопливо произнесла Катя. — Мне стало тебя так жалко.
Скажите, пожалуйста, она, которая сегодня увидела меня первый раз в жизни, ОНА меня пожалела! Я сделал усилие и сфокусировал взгляд на ней. Лицо у нее было бледное как мел, глаза испуганно расширились. Я не мог пошевелиться, мне было больно, но жалко почему-то стало ее: она казалась такая маленькая, испуганная, что внезапно захотелось прижать ее к груди, защитить, успокоить… Бедная маленькая девочка, она одна меня не бросила. Наверное, Катя прочитала по глазам все, о чем я думал, потому что вдруг отложила платок, как будто ей было тяжело его держать.
— Маленькая моя, — вырвалось у меня совершенно неожиданно для себя самого.
Объяснить то, что случилось дальше, я, пожалуй, не смог бы и сейчас. Все произошло совершенно неожиданно для обоих. Нас буквально бросило друг к другу, наши руки сплелись. Мы не просто обнимали и целовали друг друга, мы приникали друг к другу, как к живому источнику. Было невыразимо жаль ее, такую робкую, беззащитную. И все-таки именно она смогла помочь мне, оказавшись гораздо порядочнее всех моих друзей, которые предпочли унести ноги. Я знал, что такую же жалость Катя испытывает ко мне. Пожалуй, именно это — жалость — и сблизило нас мгновенно друг с другом.
А потом, когда мы лежали, обнявшись, на родительской кровати, она сказала:
— Знаешь, я люблю тебя.
— Я тоже тебя люблю, — отозвался я. И это была правда. Мне не нужны были приятели, мне не нужна была Анжелика, которую я так долго когда-то завоевывал. Я все это забыл. Мне нужна была только она, Катя, Катенька, котенок мой.
Вот так и началась у нас с Катей великая любовь, которая сегодня, дождливым нью-йоркским вечером, совершенно внезапно сделала новый виток.
Я сотни раз слышал от родителей, что у меня ветер в голове, что если так будет продолжаться, то ничего путного из меня не получится, что я бросаю что-то, не успев начать другого. Но, наверное, даже тогда я все-таки не был таким уж легкомысленным, раз решил, что не стоит начинать новую жизнь, не расставив все точки над «и» в старой.
Вот почему на следующий день после этой злополучной вечеринки, окончившейся так неожиданно для меня самого, я не пошел на лекции, а вместо этого направился к Анжелике. Я должен был знать, правда ли то, что сказал про нее Витька.
Открыла мне дверь бабушка Анжелики, пожилая женщина благообразного вида, которая могла бы быть обаятельной, если бы не это кислое выражение лица. Или, может, она «надевает» его специально для меня? По-моему, она куда-то собиралась, потому что одета была не по-домашнему, а нарядно и элегантно. С ней мы все время, сколько я встречался с Анжеликой, были на ножах: она считала меня недалеким, неинтеллигентным человеком, что и не стеснялась высказывать в крайне интеллигентных выражениях, от которых, впрочем, суть не менялась.
Когда я проделал всю эту штуку с серенадой на балконе, одна Анна Андреевна из всей Анжеликиной семьи восприняла это не так, как надо. Помнится, она картинно хваталась за голову и за сердце, пила корвалол и говорила, что это какой-то кошмар и что так могут себя вести только дикари, в чем я сомневаюсь до сих пор. Да не дикари, Анна Андреевна, а влюбленные. Может быть, они и вправду слегка сумасшедшие.