Конечно, у нас с Анжеликой было немало моментов, которые, как ни крути, приятно вспомнить. Порой нам было так хорошо вдвоем: Анжелика будто бы забывала о своей поразительно красивой внешности, о том, что перед ней все должны преклоняться, и становилась обычной девчонкой, которая не прочь похохмить и подурачиться. Да и в самые интимные моменты наших встреч мне было с ней хорошо — Анжелика знала, как доставить удовольствие мужчине.

Однако, если вдуматься, наши отношения все-таки не были теми, которые можно назвать любовью: Анжелика не любила меня, а просто позволяла мне — да и не только мне, как оказалось, — себя любить. Я же, как сейчас понимаю, не столько любил, сколько тешил свое самолюбие: такой клевой девчонкой из пацанов — моих однокашников — мог похвастаться не каждый.

С Катей же все было совершенно по-другому. С тех пор прошел уже не один год, но я, как мне кажется, до сих пор помню все наши свидания. Был вечер, когда мы сидели на скамейке в парке. Дул холодный ветер, и Катя, которая была легко одета, дрожала от холода. Я снял с себя пиджак и закутал в него мою любимую, а сам мужественно мерз, после чего на следующий же день слег с жесточайшей простудой. Надо ли говорить, что Катя не оставила меня в эти дни, когда я болел, и не давала мне скучать?

Однажды мы пошли в кино смотреть только что появившийся «Титаник» Джеймса Кемерона, и Катя самым серьезным образом просила меня держать ее за руку во все время фильма, потому что она, по ее словам, очень боялась утопленников. Так и получилось, что я, вместо того, чтобы следить за перепитиями сюжета и романом Кейт Уинслет с Леонардо ди Каприо, только и делал, что глядел на Катю и сжимал в темноте ее маленькую теплую руку. Она смотрела фильм широко раскрытыми глазами, пару раз — я заметил — отерла слезу, а мне уже было не до экранных героев: я глядел на нее и больше ничего не видел. Так я и не посмотрел этот фильм и до сих пор не знаю, чем там все закончилось.

При всей Катиной чистоте, доходящей порой до наивности, я никак не мог назвать ее недотрогой. Собственно говоря, я был у нее не первый, хотя для меня это не имело особого значения. Однажды Катя рассказала мне, как это случилось. Как-то раз, подрабатывая в летнем лагере вожатой, она всерьез влюбилась в тамошнего руководителя танцкружка — бородатого дяденьку лет на пять-шесть ее старше. С ее стороны имели место серьезные чувства, а он же просто решил погулять перед женитьбой, которая должна была состояться через месяц. Насколько я понял, он просто-напросто действовал по сто раз им проверенной схеме: наговорил кучу ласковых слов, пылко объяснился в любви, а потом, когда все произошло, как раз закончилась третья смена, и он преспокойно поехал домой к своей невесте. О том, что у него есть невеста, Кате стало известно, разумеется, не от него.

Впрочем, узнав обо всем, Катя не слишком огорчилась, просто впоследствии она не любила вспоминать об этом эпизоде своей жизни, хотя мне доверительно обо всем и рассказала. Несмотря на всю ее восторженность, ей был свойственен здравый смысл — она и не подумала после этой лагерной истории что-то сделать с собой, что обычно вытворяют закомплексованные загруженные девчонки: не глотала таблеток, не пыталась повеситься. Просто восприняла ситуацию, как есть, пережила, переболела, постаралась забыть, и все.

Я всегда любил слушать, как она говорит. У нее был какой-то необыкновенно теплый голос. Она слегка картавила, но это было почти незаметно и почему-то очень ей шло. Я готов был часами слушать ее, когда она рассказывала мне о своем детстве, о родителях, особенно о маме, и вправду очень хорошей женщине, о друзьях, оставшихся в Екатеринбурге.

Но самое необычное заключалось в том, что с ней было хорошо молчать. По-моему, это большая редкость, когда сидишь с девушкой рядом, причем и она молчит, и ты молчишь, обоим хорошо, и не надо слов. С Катей не нужно было заводить пустых разговоров, не нужно было мучиться, придумывая что-нибудь пооригинальнее, чтобы поразить ее воображение цветистой речью. Мне было хорошо просто сидеть с ней рядом, уткнувшись лицом в ее шелковистые волосы с легким ароматом каштана, чувствовать ее легкое дыхание.

Иногда она читала мне стихи, свои. Она немножко писала и очень любила стихи. У нее в комнате целая полка была заполнена поэтическими сборниками, что сначала мне ужасно не понравилось, потому что стихи я не любил и не люблю до сих пор. А я слушал ее, иногда внимательно, иногда не очень, потому что больше следил за выражением ее лица, чем за прихотливым текстом, в котором, хоть убей меня, не мог уловить ни одной строчки смысла, даже если это были Катины стихи, а не вирши какого-нибудь очередного «гения» серебряного века.

Иногда я играл ей на гитаре. Она сидела, опустив голову на руку, и слушала, чуть приоткрыв рот. Это получалось у нее так красиво, что не раз я отбрасывал гитару на середине песни и бросался ее целовать. Иногда она подпевала мне, но делала это как-то робко, осторожно, несмотря на то, что у нее был очень красивый голос. Почему-то — я и сам не знаю, почему — она все-таки предпочитала роль слушателя, хотя пела бы, пожалуй, ничуть не хуже меня. А может, и лучше.

Однажды я даже уговорил ее записать кассету — она пела, а я подыгрывал ей на гитаре — и потом не раз слушал ее в те редкие вечера, когда мы были не вместе. Хотя, с кассетой или без нее, Катя всегда была близко-близко, в моем сердце. И пусть вам не кажется, что это звучит банально. Катя и в самом деле всегда была рядом со мной, даже если мы коротали какой-нибудь вечер в одиночку.

Общих внешних событий у нас с Катей было, наверное, и маловато, особенно если сравнивать с моим недолгим романом с Анжеликой, но наши внутренние миры становились единым миром — одним на двоих. Мы оба чувствовали, что с каждым днем нас влечет друг к другу все сильнее и сильнее, и в сердцах друг друга нас нельзя было уже заменить никем.

На следующий день после моего объяснения с Анжеликой мы пошли на занятия вместе, я и Катя. Когда мы вошли, весь пятый курс, конечно, уже стоял на ушах. Неизвестно, от кого все всё узнали — не в характере Анжелики было рассказывать о своих обидах или неудачах однокашникам, которых она в душе презирала, но все были в курсе того, что у Кости Черных новая девушка. Ну он и дуб, упустил такую клевую девчонку! И с кем стал встречаться? С этой новенькой, которую и в упор заметить-то сложно. Некоторые даже не знали, как ее зовут, все-таки на вечеринке курс был не в полном составе, хотя около того. Новость о наших с Катей отношениях относилась к разряду тех, про которые говорят «полный отпад».