Саманта Ривера жила в Панорама‑Сити — одном из тех районов Лос‑Анджелеса, где обитают в подавляющем большинстве мексиканцы. Это как бы общее место: люди в чужой стране имеют тенденцию кучковаться по национальному признаку. Собственно, что тут нового? В скольких американских городах есть китайские Чайна‑тауны? А в Лос‑Анджелесе, кроме того, и Кореа‑таун, и маленький Токио. Это не считая «маленькой Армении» и «маленького Таиланда» — не счесть даже формализованных поселений. А сколько еще наций и народностей тут живет, сколько еще языков звучит? Как‑то на званом вечере Олега познакомили с легендарным русским профессором Вячеславом Ивановым, который много лет преподает в одном из лучших калифорнийских университетов. А уже после Олег нашел в интернете ссылку на мнение ученого, считающего, что люди в Лос‑Анджелесе говорят на двухста сорока двух языках — фантастика, да и только. Люди, приехавшие из Союза, так называемая «третья волна», селились поначалу в Западном Голливуде. Потом подрастали дети, уходили из семей, расселялись… И то, что раньше было своего рода российским очагом, со временем почти исчезло. Нет, есть, конечно, еще улицы, где полным‑полно русских магазинчиков и ресторанов, но живут здесь теперь по преимуществу люди пожилые.

Молодые и те из старших, кто поудачливее, давно покинули эти районы, чтобы никогда не вернуться. И пусть счет им на сотни тысяч — в многомиллионном мегаполисе они размазаны, как тонкий слой масла на поверхности бутерброда, и вместе их никогда и никто уже не соберет. Они уже принадлежат другой стране и другой культуре.

С мексиканцами, а шире говоря — латиноамериканцами (их так и называют в обиходе между собой — «латинос»), выходцами из всей Южной Америки, дело обстоит иначе. Во‑первых, их много, и число их постоянно растет. Что бы ни говорили об усилиях по прекращению нелегальной иммиграции — а фактически приток через огромной протяженности мексиканскую границу не прекращается, и вряд ли у кого хватит сил остановить его. Демографы говорят, что к 2030 году население Большого Лос‑Анджелеса достигнет около двадцати пяти миллионов, и половину из этого числа будут составлять латинос.

К таунхаусу Саманты вел узкий проход: слева — забор, справа — крохотные огороженные дворики — патио, и двери, чаще всего защищенные металлическими решетками. От двери к двери Олега и Сандру сопровождал заливистый собачий лай — началось с собаки из первого к воротам таунхауса, а затем псы «вели» их, как бы передавая один другому. Лай раздавался главным образом из‑за дощатых перегородок — микропсы честно отрабатывают свой кусок хлеба. Жители этого района почему‑то любили чуал и других мелких собак. Почему, интересно? Вроде этим ребятам с их идеалами мужества куда больше к лицу были бы здоровые породистые псы… Впрочем, кто знает.

Саманта ждала их на пороге — стройная и подтянутая, выглядящая куда моложе своих тридцати, в джинсах и цветной ковбойке в мелкую клеточку.

— Не обращайте внимания на собак! Если могла бы, я бы их всех передушила, честное слово. А тут такая ситуация, что у меня, чуть ли не единственной из всех, нет собаки. Поэтому даже жаловаться бессмысленно — только отношения испортишь… Заходите, пожалуйста!

Она пропустила Олега и Сандру вперед. Сандра заметила, что, пока они проходили и садились на диванчик в маленькой, но уютной и со вкусом обставленной гостиной, Саманта успела наметанным взглядом оценить часы, стрижку, марку джинсов ее начальника и фирму ее собственной итальянской сумки. Сандра бы не удивилась, если бы она и марку одеколона Олега установила. И точно…

— Люблю, когда мужчины используют «Армани», — сказала Саманта задумчиво и посмотрела Олегу прямо в глаза. Олег не то чтобы смутился, но удивился.

— У вас уютно… — Сандра, идя сюда, вовсе не собиралась говорить с Риверой об особенностях ее быта. Но она, честно говоря, и не ожидала, что у арестованного Люкаса Келлера такая подруга… Впрочем, мало ли что в жизни бывает? Такой женщиной, как Саманта, мог заинтересоваться и Фелпс — вот этого Сандра до очного знакомства точно не ожидала.

— Вы давно здесь живете? — спросил Олег.

— Вы имеете в виду — в этой квартире или в стране?

— И то и другое…

— Я — американка. — Саманта посмотрела на Олега с некоторым вызовом. И он подумал, как легко бывает задеть какие‑то чувствительные струнки в душе человека. На его глазах на вполне невинный вопрос «Откуда вы?» — его русские знакомые, живущие здесь уже двадцать лет, а то и тридцать, — отвечали с некоторым вызовом: «Из Лос‑Анджелеса!» или «Из Нью‑Йорка!» либо «Из Чикаго…». Подоплека этого невинного внешне разговора была между тем совершенно ясна. Собеседники, коренные американцы, задавали вопрос, услышав заметный акцент, который и вообще исчезает с трудом, а у людей старшего поколения практически неистребим. Те, у кого спрашивали, напротив, не хотели признавать, что их можно так вот запросто отличить от аборигенов — отсюда и вызывающие ноты в ответе.

Здесь, у Саманты, обратное. У нее, естественно, великолепный английский, американские манеры и стиль — и тем не менее ее, вследствие ее явно латиноамериканской внешности, спрашивают о том, когда она приехала в страну… И опять‑таки пришло воспоминание: когда‑то давно, приглашенный в компанию людей, говоривших по‑русски и живших в Америке уже не первый десяток лет, Олег с интересом приглядывался к течению вечера. За столом, как почти всегда здесь, была очень интернациональная компания — и украинцы, и евреи, и русские, и армяне. Были и американцы англосаксонского типа. И двое мексиканцев. Был и чернокожий гость, звали его Билл — бойфренд одной из русских девушек, сидевших за столом.

Вечеринка тогда получилась скорее русская, чем американская, — культура общего застолья с тостами и общими беседами в Штатах не слишком популярна, а наши люди, естественно, стараются жить как привыкли. И потому было весело и легко, до тех пор, пока один из подвыпивших гостей — Боря из Киева, кажется, — не стал приставать к Биллу с вопросами о том, из какой страны он приехал в Америку. Олег с интересом наблюдал за развитием их диалога. У Билла, что называется, и мускул не дрогнул на лице. Он ответил, что родился в Америке. Все бы на этом и закончилось, но то ли Борис выпил больше положенного, то ли не обладал душевной деликатностью — кто знает. «Нет, ты мне скажи, из какой страны ты приехал сюда?» — продолжал он с пьяным упорством.

Билл, однако, был хорошо воспитан и хорошо тренирован.

— Послушайте, — отвечал он негромко, потому что разговоры за столом, как это бывает, вдруг затихли, и все прислушивались к их беседе. — Сколько я знаю свою родословную, все мои предки родились в Америке — и отец, и дед, и прадед… Так что мы — именно американцы. Я думаю, это понятно…

Наверняка это было понятно всем, но подвыпивший Борис собирался продолжить свои вопросы, и хозяину дома пришлось под каким‑то благовидным предлогом увести его из‑за стола.

Олег тогда немедленно заговорил с Биллом о чем‑то сиюминутном — то ли о котировке акций «Майкрософта», то ли о скачках… Хотелось сгладить неприятное впечатление — и это получилось, и вечер покатился себе дальше — и вроде никто ничего и не заметил. А ведь подоплека была так проста — белый человек, совсем недавно въехавший в страну, но уже слегка освоившийся, ощущал себя хозяином этой страны. И по праву хозяина допытывался у чернокожего, семья которого жила здесь уже то ли сто лет, то ли двести, откуда этот чернокожий, собственно, родом. Так что надо быть осторожным, если не хочешь обидеть человека.

— Конечно, я имел в виду, сколько лет вы в Лос‑Анджелесе…