12

Не слишком физически крепкая, Джейн, тем не менее, мнительной никогда не была и над вечно жалующейся на здоровье матерью, как мы знаем, посмеивалась. Теперь же, случается, жалуется и сама: то воспаление лицевого нерва, то боли в спине, то неожиданно поднимется температура, появляются слабость, головокружение. После обеда, вспоминают племянницы, тетя Джейн нередко с трудом поднимется из-за стола и, составив в ряд несколько стульев, на них без сил падает – не хочет занимать материнский диван. В мае 1816 года Кассандра везет сестру в Челтенхэм, на модный лечебный курорт, но боли в спине не проходят, температура держится. Джейн храбрится, пишет сестре, когда той нет в Чотоне, что болей уже несколько дней не чувствует, что температура нормальная и что у нее ощущение, что боли начинаются не от усталости или от болезни, а от расставания с Кассандрой. Меж тем слабость у больной растет, нервы расшатаны, вдобавок, когда сестра в отъезде, Джейн приходится целыми днями заниматься хозяйством, и на литературу ни времени, ни сил не остается. «Писать совершенно невозможно, – жалуется она сестре, – голова забита бараньими ногами и дозами ревеня». Жалуется и на гостей, объясняет свое состояние разлитием желчи, что в те времена считалось причиной многих недугов. «Без особого успеха стараюсь быть со знакомыми полюбезнее, не обращать внимания на дурной запах у них изо рта».

Силы меж тем уходят. 18 марта 1817 года она последний раз садится за «Сэндитона». «Уже две недели мне очень не по себе, – записывает она месяцем позже, – и ничего писать я больше не в состоянии. У меня разлитие желчи и высокая температура». 27 апреля Джейн составляет завещание: почти все, за вычетом мелочей, достанется, как, собственно, и ожидалось, «моей дорогой, любимой сестре Кассандре». Примерно в это же время составляет завещание и ее старший брат Джеймс; из близких родственников не забывает никого – кроме Джейн: ему, да и всем Остенам, понятно – она не жилец. И то сказать, с середины апреля Джейн почти не встает с постели, но признавать, что дело плохо, как и раньше, не желает. «Сегодня мне опять лучше, – пишет она своей подруге Анне Шарп. – Мне вполне по силам встать, но лежать куда приятнее». Забота родных ее трогает, умиляет, особенно же забота старшей сестры: «Мои дорогие братья так ласковы со мной, так тревожатся за меня. Особенно же сестра! Нет слов, чтобы передать, как она за мной ходит… Я всем ей обязана; ей и всем моим любимым родным. Право же, мне есть за что благодарить Господа!»

В Чотоне медицинской помощи ждать неоткуда; местный аптекарь только разводит руками. Надо ехать в Винчестер, в больницу, туда, правда, как выяснилось, тяжелых больных не принимают, и сестры снимают квартиру на первом этаже дома на Колледж-стрит, в нескольких минутах ходьбы от Винчестерского собора.

9 июня больной становится резко хуже, мистер Лайфорд, больничный врач, который навещает Джейн едва ли не каждый день, предупреждает, что конец близок, да и сама больная знает, что умирает, и благодарит всех, кто ее навещает, за любовь и заботу. Приезжает с ней проститься и брат Чарльз. «В тот вечер, – записывает он 19 июня, – я видел ее дважды и больше на этом свете не увижу – доктор не оставляет никакой надежды». Но утром следующего дня Джейн становится заметно лучше, и миссис Остен, вернувшись в Чотон, сообщает своей внучке Кэролайн, что ее младшая дочь «спокойна, весела, и появилась надежда – если не выздоровления, то хотя бы отсрочки конца».

А спустя месяц боли возобновились. Сил не оставалось, но желание жить меньше не стало. «Меня уже однажды вывозили на улицу в кресле на колесах, думаю этот опыт повторить, если погода позволит», – пишет она племяннице. Погода позволила, но 17 июля на вопрос Кассандры, все это время не отходившей от нее ни на шаг, не нужно ли чего, умирающая, процитировав слова Христианина из «Пути паломника» Джона Беньяна, едва слышно, еле шевеля пересохшими губами, произносит: «Ничего, кроме смерти». Когда в тот же день Кассандра, отлучившись ненадолго из дома (не Джейн ли нарочно ее отослала?), вернулась, сестра была еще жива, но так мучилась болями, что пришлось вызвать мистера Лайфорда, и тот, чтобы облегчить ее страдания, дал ей морфию. Джейн впала в бессознательное состояние, в три утра 18 июля ненадолго пришла в себя, с трудом повернула голову к Кассандре, что-то прошептала, а в половине пятого утра тихо скончалась. Что прошептала умирающая, Кассандра разобрала. «В последние полчаса, – записывает она на следующий день, – она была без сознания, потом, перед самым концом, еле слышно произнесла: „Боже, даруй мне терпение, молитесь за меня“».

Миссис Остен была права, когда говорила, что если одной сестре отрубят голову, то вторая подставит под топор свою. «Я потеряла сокровище, такую сестру, такого друга, ближе которого быть не может, – пишет Кассандра еще через несколько дней. – Она была солнцем моей жизни, она расцвечивала мои радости, утешала мои беды, у меня никогда не было ни одной мысли, которую бы я от нее скрыла. У меня такое чувство, будто я лишилась части самой себя».

Спустя неделю, 24 июля (а не 16-го, как ошибочно записано в церковных книгах) тело Джейн Остен перенесли в Винчестерский собор. Согласно надписи на ее надгробии, покойная отличалась «человеколюбием и кротостью нрава, а также выдающимися дарованиями» („the extraordinary endowments of her mind“). Какими? Про ее литературные достижения ни слова. «Курьер» от 22 июля это досадное упущение исправляет: в коротком, в двух-трех строках, некрологе говорится, что Джейн Остен является автором четырех опубликованных романов. А заметка в «Гемпширской хронике», которая со скорбью извещает своих читателей о кончине мисс Джейн Остен, помещена на «почетном» месте между сообщениями о свадьбе и краже со взломом. Спустя полгода, в декабре, Джон Мюррей, заплатив круглую сумму в 500 фунтов за права, выпускает первые «избранные произведения» Остен, куда вошли «Нортенгерское аббатство» и «Убеждение», а также биографический очерк брата и ближайшего друга писательницы Генри Остена.

13

При жизни вокруг Джейн Остен, как мы убедились, возникало немало самых невероятных мифов и легенд. Есть и легенда, связанная с ее смертью. Окрашена эта легенда в отчетливо криминально-мистические тона. По просьбе Анны и Фанни, любимых племянниц Джейн, Кассандра передала им два локона, срезанные как тогда это было принято, с головы покойной. Спустя без малого двести лет эти локоны попали к их потомкам, Альберте и Генри Берк, восторженным почитателям творчества Джейн Остен. Поскольку причины загадочной болезни и смерти Джейн так и не были установлены, начитавшиеся триллеров Берки решили подвергнуть локоны любимой писательницы экспертизе – и обнаружили в них… мышьяк. Остен, стало быть, была отравлена, заключили они, то ли не зная, то ли пренебрегая общеизвестным фактом, что в георгианские времена мышьяк входил в состав многих лекартвенных средств.

Миссис Остен пережила Джейн на десять лет, остаток жизни безвыездно прожив со старшей дочерью в Чотоне. Генри Остен после смерти старшего брата унаследовал Стивентонский приход и кончил свою бурную жизнь военного, банкира и литератора приходским священником и, как и его отец, – учителем: денег на жизнь не хватало. Чарльз умер от холеры на борту корабля семидесяти четырех лет от роду, Фрэнк, адмирал флота его величества, скончался, окруженный славой и почетом, в возрасте девяноста двух лет. Кассандра умерла семидесяти двух лет в Чотон-коттедже в 1845 году. Ее запомнили бледной темноглазой старухой; нос с горбинкой, доброжелательная улыбка, длинный черный плащ. Со смерти ее младшей сестры в доме ничего не поменялось: та же мебель, то же пианино, на котором по утрам играла Джейн, на полках те же книги: Фанни Бёерни, Мария Эджворт, Сэмюэль Ричардсон, Сэмюэль Джонсон. И четыре выпущенных при жизни писательницы романа: «Чувство и чувствительность», «Гордость и предубеждение», «Мэнсфилд-парк» и «Эмма».

Дом на кладбище