«Кто автор этой книги, я угадать не берусь. Если это женщина, то языком она владеет лучше, чем большинство представительниц слабого пола; она, без сомнения, получила классическое образование».

Нет, систематического классического образования сестры Бронте не получили, но иной раз в труды античных авторов вроде «Энеиды» или «Греческой истории» Ксенофонта заглядывали. Читали Вергилия – правда, не в оригинале, а в переводе Джона Драйдена, могли с грехом пополам разобрать по-гречески главы Нового Завета. Ранние рассказы и стихи Шарлотты пестрят ссылками на Сократа, Овидия, на эклоги Вергилия, на исторические труды Геродота.

Не гнушался, обучая детей, приходской священник и назидательной литературой, в которую, мы знаем, сам внес – и еще внесет – посильный вклад. Дети без особого, правда, рвения читали «Путь паломника» Беньяна, «Учение о страстях» священника и поэта Айзека Уоттса, а также навевавшие тоску «Первые детские сказки» уже упоминавшегося мрачного кальвиниста Каруса Уилсона, зарекомендовавшего себя непримиримым борцом с людскими пороками.

Внесла свою лепту в домашнее обучение и тетушка Брэнуэлл, вопреки желанию зятя она давала детям листать сохранившиеся у нее подшивки безбожного «Женского журнала» („Ladies’ Magazine“) и правоверного «Журнала методистов», «полного чудес, привидений, зловещих предзнаменований и безумных фантазий», которыми так увлекалась и сама Шарлотта, и тетушка Мэри из ее романа «Шерли».

«Моя тетушка по сей день считает истории из „Женского журнала“ гораздо интереснее, чем весь этот современный вздор», – писала в 1840 году Шарлотта старшему сыну Кольриджа, поэту и эссеисту Хартли Кольриджу. – И я придерживаюсь того же мнения, ибо истории эти я читала в детстве, а в детстве способность восхищаться сильнее способности выносить критические суждения».

Взгляды юных Бронте формировались высокой литературой, которая, по правде сказать, далеко не всегда была им по зубам. Не удивительно поэтому, что басни Эзопа и «Тысяча и одна ночь» вызывали у них гораздо больший интерес и лучше запоминались, чем «Потерянный рай», «Илиада» в переводе Александра Поупа или «Жизнь поэтов» Сэмюэля Джонсона – «не детские» произведения, на чтении которых Патрик, однако, настаивал. Высокая литература соседствовала с литературой расхожей, на каждый день. В «Блэквуд мэгазин» печатались материалы на все вкусы: статьи о политике и религии, путевые очерки, эссе, жизнеописания, а также пространные и ядовитые рецензии на современную литературу. Тринадцатилетняя Шарлотта и двенадцатилетний Брэнуэлл читали все подряд, рвали журнал друг у друга из рук; представьте сегодняшнего шестиклассника, читающего «Книжное обозрение» или «Нью-Йорк ревью оф букс».

Шарлотта, Брэнуэлл и подрастающая Эмили не только много и жадно читали, но и с увлечением рисовали; прилежно копировали гравюры Томаса Бевика из «Истории английских птиц». Уроки рисования они брали в Кигли у местной знаменитости Джона Брэдли, который с первых же занятий выделял Брэнуэлла, давал ему вместо птиц срисовывать большие жанровые полотна вроде «Обленившихся подмастерьев» или «Модного брака» своего любимца Уильяма Хоггарта. Брэдли добился главного – научил юных Бронте любить живопись, после его уроков с увлечением будут рисовать все четверо, Брэнуэлл и Шарлотта – вполне профессионально. Стены пасторского дома, не отличавшегося богатой обстановкой, были увешены картинами и рисунками, в основном на библейские и евангельские сюжеты, в том числе и картинами кисти Шарлотты и Брэнуэлла.

Брэдли учил юных Бронте ценить живопись, разбираться в ней, писать маслом и рисовать, а приходской органист Абрахам Сандерленд – музицировать, играть на фортепиано и даже на органе; домашнее образование детей обходилось пастору не намного дешевле школьного.

Писать же дети Патрика Бронте учили себя сами. «Я пишу потому, что не могу не писать» – эти слова принадлежат Шарлотте, но могли их точно так же произнести ее сестры и брат. Под их еще не окрепшим, но изобретательным пером игрушки – звери, куклы, солдатики – превращались в населяющих неведомые страны сказочных героев со своими обычаями, характерами, подвигами, изменами, привязанностями и многолетней романтической предысторией. Потрепанная кукла или видавший виды оловянный солдатик порождали целые сказочные миры – на отсутствие фантазии пребывающие в стране грез младшие Бронте пожаловаться не могли.

Записывались эти истории днем, мелким, убористым почерком, с переизбытком орфографических ошибок и нехваткой запятых, в крошечных, величиной с бумажную салфетку, альбомах. Юные литераторы старались писать поразборчивее, печатными буквами, однако прочесть написанное, тем более непосвященному, было нелегко. В 1833 году, на Рождество, Патрик, который к литературным экзерсисам детей относился с пониманием – сам ведь литератор, подарит семнадцатилетней Шарлотте толстую тетрадь, где на первой странице крупными буквами выведет: «В этой тетради писать следует ясным и разборчивым почерком».

Сочинялись же и проговаривались истории по ночам. Из историй про кукол – коллективное творчество спавших в одной постели Шарлотты и Эмили – рождались и утром переносились на бумагу сказания о прекрасных и несчастных героинях. Солдатики Брэнуэлла становились отважными воинами и мудрыми, неподкупными политиками. Истории эти множились и пересекались, герои «мужского» цикла соперничали с героями цикла «женского». Герой «Истории восстания Моих Друзей», написанной одиннадцатилетним Брэнуэллом, непобедимый Хвастун (Boaster) берет верх над любимым героем Шарлотты – Хорошим Человеком. «Хороший человек – так начинается история Брэнуэлла – был отпетым негодяем, он замышлял поднять восстание против Хвастуна». И то сказать: хороший человек – понятие относительное.

«Работали» Шарлотта и Брэнуэлл и в соавторстве, «История молодых людей» или «Дюжины» – плод их совместных творческих усилий. Дюжина неустрашимых юных британцев покидают английский берег, на вымышленном Острове Вознесения вступают в бой с кровожадными голландцами, разбивают их, после чего высаживаются в королевстве Ашанти, где на них набрасывается «гиганский и ушасный монстр, его галава тиряица в аблаках, а ис насдрей вырываица пламя и густой дым». Ни одного правильно написанного слова, зато какая фантазия, какая неудержимая тяга к художественному постижению действительности!

Идет в дело и «Блэквуд мэгазин»; Шарлотте и Брэнуэллу, которые регулярно просматривают старые номера, попадается на глаза рецензия на книгу некоего Эдварда Боудитча «Путешествие из замка Кейп-Кост в Ашанти». Юные соавторы в модном ныне жанре сиквела дописывают эту фэнтези начала позапрошлого века и тем самым как бы присваивают ее себе. Столица Ашанти в их версии называется Стеклянным городом (Glass town), в центре столицы вздымается Башня всех наций под стать Вавилонской, а тысячелетняя история Ашанти пересказывается в двухтомной «Истории островитян».

Брэнуэлл на этом не останавливается, в январе 1829 года под псевдонимом капитана Джона Бада, летописца Стеклянного города, он создает подростковую версию «Блэквуда», называет ее «Блэквуд мэгазин Брэнуэлла» – домашние журналы, как мы знаем и по истории отечественной литературы, не были в те годы редкостью. Выходить журнал Брэнуэлла будет, как и его взрослый аналог, ежемесячно, в течение двух лет – пока не надоест своему «издателю». «Публикуются» в нем главным образом путевые очерки фантастического содержания вроде «Писем англичанина» – путешествий в Африке еще одного вымышленного персонажа Джеймса Беллингама. Бронте-младший, отдадим ему должное, неплохо изучил практику журнальных публикаций. Как редактору «толстого» журнала и полагается, в своем «периодическом издании» он печатает не только собственные произведения, но и сочинения других авторов (то бишь Шарлотты и Эмили). В июньском номере за 1829 год Брэнуэлл из полемических соображений помещает рассказ Шарлотты «Младенец» – пусть читатель сравнит, кто пишет лучше, сестра или брат.

Не отстает от младшего брата и Шарлотта, тогда же, в 1829 году, и она открывает свое «периодическое издание» – «Журнал молодых людей», где «печатает» сверхъестественные, мистические истории собственного сочинения; многие из этих историй, восточных по колориту (какая мистика без экзотики), основаны на сюжетах сказок «Тысячи и одной ночи». В то же время автор остается верен своим любимым героям, в том числе и фигурам историческим. Реальность и фантазия в рассказах Шарлотты (как, впрочем, и Брэнуэлла) неразделимы. Герцог Веллингтон, кумир семьи, живет в ее историях в белом мраморном дворце, в оазисе, среди пальм и виноградников, в трех днях пути от пустыни Сахара.

В «Журнале молодых людей» Шарлотта, в свою очередь, высмеивает «публикации» в журнале брата (к тому времени уже прекратившего существование) – и прежде всего его эпигонские поэтические творения: Брэнуэлл старательно, но без особого вдохновения подражает классикам – Шекспиру, Мильтону, Байрону. Кое-какие истории Шарлотта – она в это время изучает французский – помещает в рубрику «Журнал француза». Персонажи историй – опять же из соображений экзотики, на этот раз лингвистической, – говорят по-французски, как правило, довольно сильно коверкая язык Мольера.

Мистика, готика – конек Шарлотты, с возрастом она испытывает все большую склонность ко всему мрачному, загадочному, сверхъестественному; готические мотивы присутствуют, как мы знаем, и в ее «взрослом» творчестве; жизнь в Ховорте среди бескрайних вересковых пустошей к готике располагает. Вот что записывает она, отвлекшись от «Стеклянного города», летом 1830 года, когда Патрик Бронте лежит с тяжелым воспалением легких:

«Сие странное событие имело место 22 июня 1830 года. Папа в это время очень сильно занемог и был так слаб, что не мог подняться с постели без посторонней помощи. Приблизительно в половине десятого утра, когда мы с нашей служанкой были на кухне одни, раздался вдруг стук в дверь. За дверью стоял старик; войдя, он обратился к нам с вопросом.

Старик. Пастор здесь живет?

Служанка. Да.