Встретиться младшим сестрам, однако же, не пришлось: на освободившееся место в Роу-Хэд Патрик незамедлительно отправляет Энн. Но и самой младшей Бронте школа мисс Вулер не пришлась по душе. Ей уже шестнадцать, из Ховорта она уезжала впервые и, по всей вероятности, без отчего дома страдала ничуть не меньше старших сестер. О ее страданиях, впрочем, знала только она одна. Тихая, послушная, прилежная, Энн не давала наставникам повода для недовольства. В ее случае стойкость взяла верх над природой, чувство долга (мое обучение стоит денег, и немалых, и эти деньги вычитаются из зарплаты старшей сестры) вынуждало ее не жаловаться и стараться не отставать от остальных. Как и Шарлотта, Энн отдавала себе отчет, что без образования зарабатывать на жизнь она не сможет. Училась Энн через силу и лавров в школе мисс Вулер, в отличие от Шарлотты, не снискала. А в 1837 году так тяжело заболела, что Патрику – смерть старших дочерей была жива в его памяти – пришлось забрать домой и младшую дочь тоже. Годом позже, не прислушавшись к уговорам мисс Вулер, покидает школу (за это время школа переехала, она уже не в Роу-Хэд, а под Дьюсбери) и Шарлотта, она устала, плохо себя чувствует, ей, девушке впечатлительной и мнительной, начинает казаться, что у нее «семейная болезнь» – чахотка; ипохондрия будет преследовать ее всю оставшуюся жизнь.

Три сестры вновь воссоединяются в пасторате, «школьный проект» не задался и на этот раз.

Перед отъездом в Лондон Брэнуэлл посылает в Академию искусств вопросы: «Где и кому должен я показать свои рисунки? В какое время? В августе и сентябре это возможно?» И, не удосужившись дождаться ответа (ему невдомек, что летом Академия закрыта), отправляется в Лондон, откуда, впрочем, очень быстро возвращается. То ли убедившись, что его работы слишком еще несовершенны и предстоит шлифовать мастерство. То ли потому, что он растратил на выпивку и развлечения отцовские деньги. И то сказать: молодость, ветреность, да и в столицу Брэнуэлл попал впервые, – искушение велико. Есть, правда, мнение, что Брэнуэлл вообще в Лондон не поехал – Уильям Робинсон, художник из Лидса, у которого младший Бронте одно время брал уроки живописи, его отговорил. Как бы то ни было, планы завоевать Лондон так и остались планами.

«Сердце в одно и то же время такое гордое и такое нежное, характер женственный, но тем не менее неукротимый, который всегда склоняется то к слабости, то к мужеству, то к мягкости, то к стойкости…»[25]

Описывая себя в юности, Руссо очень точно описал Брэнуэлла, его решительный, взрывной и в то же время «женственный» нрав.

По возвращении из Лондона (если он все же в столице побывал) Брэнуэлл продолжает бомбардировать письмами «Блэквуд» – безрезультатно. И, вслед за старшей сестрой, пишет живому классику – но не Роберту Саути, а Уильяму Вордсворту. Письмо с вложенными в конверт образчиками литературных достижений начинающего поэта и прозаика осталось без ответа. И это при том, что Брэнуэлл, в отличие от сестры, в самых пылких выражениях излил классику душу и воздал ему должное:

«Потребность в чтении у меня такая же, как в питье и еде… Писать для меня – то же, что говорить, то же, что думать и чувствовать… Я решился написать тому, кто внес неоценимый вклад как в теорию, так и в практику поэзии, и вклад этот столь велик, что останется в памяти потомков и через тысячу лет…»

Вордсворт не счел нужным Брэнуэллу отвечать, однако в частном разговоре отозвался о послании младшего Бронте не слишком вежливо:

«Отвратительное письмо… В нем грубая лесть в мой адрес и потоки брани в адрес других поэтов».

Брэнуэлл, как и Шарлотта, вынужден продолжать писать в стол. И безуспешно искать свое место в жизни. Он переезжает в Бредфорд, снимает студию, продолжает заниматься живописью, но вскоре убеждается, что зарабатывать этим на жизнь не сможет: и мастерства не хватает, и рынок переполнен. Сделав это открытие, начинает пить, курить опиум, влезает в долги.

Жизнь Шарлотты после ухода из школы тоже «идет не по розам». В мае 1839 года она решает пойти в гувернантки, устраивается в богатую семью Сиджвиков в Лотерсдейле, всего в десяти милях от Ховорта. Жизнь «в людях», однако, не складывается: дети, семилетняя девочка и четырехлетний мальчик, ее не слушаются, миссис Сиджвик, олицетворение «подавляющего высокомерия и обескураживающей чопорности»[26], с ней не считается, обращается как со служанкой, когда же однажды за обедом воспитанник Шарлотты начинает к ней ластиться, говорит, как он любит мисс Бронте, мать резко его одергивает: «Любить гувернантку, мой дорогой?! Что это ты выдумал?» В середине июля, не проработав у Сиджвиков и трех месяцев, Шарлотта возвращается домой.

Не доставляет ей особой радости и то, что к ней сватаются женихи, сразу двое. Тот и другой молоды, тот и другой священники, тот и другой объявляют, что это любовь с первого взгляда и что их намерения самые серьезные; к тому и к другому Шарлотта совершенно равнодушна. В связи с предложением первого жениха, брата, кстати сказать, Эллен Насси, Шарлотта пишет подруге:

«Я задала себе два вопроса. Первый: люблю ли я Генри Насси так, как должна любить жена своего мужа? И второй: тот ли я человек, который может принести ему счастье? И на оба вопроса я, по совести, ответила отрицательно…Не могу же я целыми днями сидеть перед мужем с суровым лицом – меня бы разобрал смех, я бы начала шутить и говорить что ни попадя».

У младших сестер профессиональная жизнь тоже не задается. Осенью 1838 года двадцатилетняя Эмили, вслед за Шарлоттой, идет преподавать. В школе в Ло-Хилл на окраине Галифакса ей куда тяжелее, чем Шарлотте в Роу-Хэд: трудиться приходится с шести утра до одиннадцати вечера с получасовым перерывом. О стихах и Гондоле надо забыть. В письме Эллен Насси Шарлотта называет такую работу «рабством», пишет подруге, что боится, что сестра не выдержит и на этот раз. И она оказалась права: не проработав и полугода, в марте 1839-го Эмили тоже возвращается домой. И пишет стихотворение, по своей ностальгической тональности в точности, почти слово в слово, совпадающее со стихами Шарлотты «Мы в детстве свили паутину»:

Идет служить гувернанткой и девятнадцатилетняя Энн, это ее первая работа. Как и героиня ее первого романа Агнес Грей, она преисполнена самых лучезарных надежд:

«Как же замечательно быть гувернанткой! Выйти в мир; вступить в новую жизнь, проявить себя на новом поприще, продемонстрировать свои еще не реализованные возможности, испытать себя, самой зарабатывать на жизнь, утешить моих отца и мать, мою сестру, помочь им…»

Действительно, жизнь Энн в Блейк-холл, доме мирового судьи Ингхема, складывается не так тяжело, как у Шарлотты в семье Сиджвиков или у Эмили в Ло-Хилл: с родителями у нее «контакт», а вот с их шестилетним сыном и пятилетней дочерью отношения не заладились: мало сказать, что дети Энн не слушаются, не желают с ней считаться, злоупотребляют ее миролюбием, незлобивостью, – они к тому же постоянно жалуются на юную гувернантку родителям, в результате чего в конце мая Энн отказывают от места.

Все четверо детей Патрика Бронте снова дома. В самом деле, «что может быть дороже, любимее, чем домашний очаг». И других «очагов» пока не предвидится.