И сейчас я чётко понимаю, что у меня есть всего лишь два пути. Первый — самый верный и соответствующий законам братства: вырубить и вытащить с корнем зарождающиеся чувства к Сурайе, пока они не стали моим окончательным наваждением.
Второй путь… Самый трудный… Самый желанный… Самый правильный для сердца и тела.
— Так что у вас вчера произошло? — я вздрагиваю от голоса Гасана за спиной и медленно выныриваю из своих тяготящих душу мыслей. — А то я довольствовался лишь слухами и сплетнями в городской толпе.
Встаю к нему вполоборота и бесцветным голосом вкратце обрисовываю детали, утаивая слишком личные моменты погони.
— М-да… — тянет распорядитель дарты и выходит из-за стойки. — Думаю, Тамир это так просто не оставит.
— Знаю, — решительно отвечаю я. — В этом и был посыл. Я хотел его разозлить, выбить из колеи, чтобы он пребывал в дурном расположении духа, когда мы встретимся.
— Это тебя и отличает от других наёмных убийц, Алисейд, — Гасан иронично качает головой и двигается в сторону дворика с подушками и маленьким фонтаном, где находится вход в дарту. — Они получают заказ и исполняют его — быстро, чётко и без лишних нюансов. Тебе же подавай изощрённости и зрелищ.
— Зато даже через много лет я всё так же получаю удовольствие от своей работы, в отличие от тех, кто выполняет её механически, лишь бы пустить жертве кровь, — твёрдо парирую я, следуя за ним. — Тебе этого не понять, Гасан.
Мы никогда не были с распорядителем дарты добрыми друзьями; скорее, наоборот — каждый пытался при встрече задеть другого словами да побольнее. Этот «бой» остался за мной: я вижу, как меняется его лицо, и понимаю, что попал в цель. Не каждому члену братства, кто не имеет прямого отношения к убийствам и ранг хассашина, приятно слышать о том, что нами им уже никогда не стать. В гильдии существует чёткая иерархия и положение вещей: если ты распорядитель дарты или вестник, изменить свою позицию и перевоплотиться в наёмника ты уже не сможешь. Хассашины же — некий привилегированный слой братства, и на старости лет, если повезёт к тому моменту остаться в живых, ты волен выбирать себе более спокойную участь.
Гасан изначально был назначен на эту должность в Дамаске, так что мои слова и намёк в них явно ранили его, но мне было плевать. Это не тот человек, о чьих чувствах я должен заботиться во время беседы.
— Ты вчера крайне неосмотрительно оставил здесь своё оружие, — холодно молвит он, указывая на аккуратно разложенные и вычищенные до блеска меч, ножи и скрытый клинок, который сейчас призывно торчит из нарукавника. — В следующий раз слуги попросту выкинут их.
Я прекрасно понимаю, что это чушь, и говорит он так лишь из-за обиды на меня, но благоразумно молчу, чтобы не распалять конфликт ещё сильнее. Сухо киваю распорядителю и уже мягче говорю в ответ:
— Я обязательно при первой же возможности поблагодарю их за труд.
Гасан надменно вздёргивает подбородок и удаляется, оставив меня одного во дворике. Провожаю его взглядом и возвращаюсь к своей экипировке. Нацепив на запястье скрытый клинок, проверяю, на всякий случай, работоспособность механизма, и в тот момент, когда сталь со звоном входит внутрь нарукавника, я слышу лёгкий шелест и плавное приземление ступней на ковёр. Мне даже не нужно поворачиваться, чтобы понять, кто прибыл в дарту: гостью выдаёт её кружащий голову аромат…
— Мира тебе, Алисейд, — мелодичным голосом приветствует меня Сурайя, и я успеваю подметить плохо скрываемое в нём волнение.
Всё же повернувшись, тут же встречаюсь с прямым взглядом малахитовых глаз. Пытаюсь найти в нём сожаление о последних сказанных вчера словах, в которых был явный подтекст в отношении меня, но нет. Он скользит по моему лицу и осторожно, словно совершает нечто противозаконное, заинтересованно опускается ниже на шею, а далее на мой оголённый торс. Сурайя одета сегодня не в привычные черные ткани, а в тёмно-зелёные — этот цвет несказанно ей идёт. Из-под наскоро завязанной куфии выбиваются каштановые пряди, обрамляя пока скрытое лицо. Но она почти сразу отцепляет от виска ткань, и я вновь могу насладиться этими манящими чертами.
Не могу сдержать дерзкую и довольную усмешку, заметив её ощупывающий взгляд, и спешу ответить ей:
— И тебе мирного дня, Сурайя. Как ты себя чувствуешь?
— Рана немного ноет, но я в порядке, — она смущенно улыбается, но не отводит глаз. — Надеюсь, ты тоже в добром здравии?
Вестница незаметно кивает на моё предплечье, указывая на повязку.