Через пару месяцев после своей свадьбы она случайно столкнулась с ним, выходя из дома лекаря Бракара. Помня насмешки Улафа, она попыталась спрятать за спину взятую у того книгу. Дартон с удивлением посмотрел на неё и, улыбнувшись, спросил:

– Ты ещё не всё тут перечитала?

– Н-нет ещё… только пятую взяла.

– Ты так любишь читать?

Мелеста покраснела и, опустив глаза, кивнула. С тех пор они частенько болтали в саду или в гостиной, спорили о прочитанном в книгах, а иногда даже сами сочиняли истории о загадочных землях и смелых воинах. Ему первому, страшно волнуясь и заикаясь, Мелеста прочитала свои стихи.

Дартон долго молчал, так долго, что Мелеста, испугавшись своей смелости и решив, что всё очень-очень плохо, собралась уже заплакать. Подняв голову и увидев полные слёз глаза девушки, он схватил её за руку и, торопясь и запинаясь, принялся говорить ей восторженные слова – он никогда в жизни не встречал девушку, способную писать стихи. Да ещё какие стихи! Мелеста немного успокоилась и тут же взяла с него честное слово, что он ни за что и никому на свете не расскажет об её увлечении.

Страшное своей непонятностью решение Повелителя лишило жизни её единственного друга. Мелеста ни с кем не могла поговорить о предъявленном Дартону обвинении – от неё все отмахивались, а лангракс Болотных Пустошей вообще запретил Лусинде разговаривать с ней.

Ещё не прозвучал приговор, а от семейства Хортона Орстера уже все отвернулись, прекратив всякое общение. Даже их прислужников, отправляющихся в лавку за покупками, торговцы встречали порой ледяным молчанием. Что уж говорить о напыщенных знатных семействах Нумерии, дружно и сразу осудивших ужасный поступок командира Золотых Мечей, призванного охранять жизнь и честь своего Повелителя.

После быстро последовавшей казни они задержались в Остенвиле только для того, чтобы привести в чувство Арелу. Люди смотрели на них, как на прокажённых, шарахаясь в сторону, как будто семья преступника, совершившего столь подлое деяние, могла навести порчу на их чистые безгрешные души.

Гудвуд встречал их тишиной. Жители, оповещённые гонцом о событиях в столице, толпились у Речных ворот и вдоль улиц в скорбном молчании. Женщины, накинув на головы чёрные платки, тихонько плакали, утирая опухшие глаза, мужчины стояли, опустив головы и сжав губы – Дартона любили все. Зная его с рождения, никто не мог поверить, что он изменил своей клятве, долгу и чести.

У ворот дома Хортон остановил коня, тяжело спустился на землю и, шаркая ногами, медленно прошел в дом. Никита, стоявший у самых ворот, с ужасом увидел, что за несколько недель этот красивый мужчина превратился в дряхлого седого старика с потухшим взглядом, с трудом передвигающим ноги. Казалось, жизнь вытекла из него, и из далекой столицы вернулась домой только пустая оболочка – тень Хортона Орстера.

Дни после возвращения семьи потекли уныло и однообразно. Хортон не выходил из своей комнаты. Он или лежал на кровати, повернувшись к стене, или сидел в кресле, уставившись пустым неподвижным взглядом в угол, на висевший там гобелен со сценой охоты. Еда, приносимая ему Боргом, почти всегда оставалась нетронутой, и только Сузе, каждые пять минут утиравшей бегущие по пухлым щекам слёзы, удавалось накормить его.

Первой от свалившегося на семью несчастья оправилась Арела. Всю дорогу она прорыдала, сыпля проклятья на всё и вся, но родные стены словно вдохнули в неё жизнь. Приняв ванну и хорошо выспавшись, она наутро приняла у себя салвина Кадура и, порыдав на его сильном плече, окончательно успокоилась. Конечно, нелепая смерть Дартона и крушение связанных с ним надежд, были самыми страшными событиями в её жизни, но у неё оставался Улаф – её любимый сын и наследник рода.

Хортон, став добровольным затворником, полностью устранился от управления домом и городом, и Ареле представился шанс, которого она ждала всю жизнь. Уже через пару дней её визгливый голос был слышен во всём доме. Прост, главный смотритель дома, начинал утро с визита в её комнату, где Арела теперь жадно изучала толстые книги с записями доходов и расходов вейстора. Поначалу она глядела на ровные колонки цифр в полной панике, но верный Кадур доходчиво объяснил, что откуда здесь взялось, и сумятица в её голове постепенно улеглась.

Дела города так же требовали внимания, и место вейстора в Совете занял Улаф, которого с большим трудом уговорили Арела с Кадуром. Мрачный и неразговорчивый, он после возвращения почти перестал появляться в доме, проводя время в компании приятелей – собутыльников в харчевнях Гудвуда или со сворой собак гонял зайцев по окрестностям.

Только настойчивые напоминания матери о том, что он уже фактически стал хозяином всего Прилесья – на жалкую помеху в виде Хортона можно было уже не обращать внимания – заставили его возглавить Совет. К огромному неудовольствию некоторых его членов. Точнее, одного…