— Опомнись, сынок, что ты плетешь! — подхватила Арина и обняла Евгена за плечи, будто он собирался бежать за Кашиным. — Разве можно так?

— Можно! — жестко бросила Лёдя и отвела глаза к стене. — Тут дело не только во мне…

— Все прощается,— как и прежде хрипло сказал Евген, — но не издевательство над людьми. Извергам не прощают..

— Погоди,— перебил его Михал.— Давай ясней. Если ты клялся, значит, в справедливость других не верил. Думал — есть твоя и чужая справедливость.

— Нет, батя, я так не думал. Просто кипело всё.

— И правильно! — опять согласилась Лёдя. — Я тоже не прощу уже, если кто будет попирать мои права. Я не рабыня какая-нибудь.

— Тебе, девочка, главное — снова счастливой стать,— сказал Димин. — Знаешь, недавно я проходил по скверу и чудо видел. Смотрю — асфальт вспух и кругом потрескался. Вот сила, думаю, прет из земли. Такой пласт подняла и пробивает насквозь. Что это? Присмотрелся — ба, одуванчик. Проросло, оказывается, этакое легкое зернышко и вон что натворило.

У Лёди дернулась щека:

— А я и не думаю сдаваться…

— Сегодня в институт звонил. Экзамены твои перенесены на осень. В бригаде ждут тебя не дождутся. Что еще надобно на первых порах? А негодяя, не бойся, накажем без самосуда… Сыграем партию, Михале?

Они перешли в другую комнату, уселись за стол.

Расставляя на доске фигуры, Михал вздохнул.

— Выбирай, — предложил он и протянул кулаки с зажатыми в них пешками. — И знаешь, что? Сяду-ка я за воспоминания. Нехай не предлагают, а я сяду. Напишу все, что в войну видел, и сдам в Истпарт. Нехай там не только кашинские документы будут. И тебе советую, Петро. Ей-богу, стоит…

Димин дотронулся до его правого кулака. Михал разнял пальцы и улыбнулся: выпало играть белыми.