Я смотрю на рукоять ножа. Только бы успеть.

– Отто! – похоже, моего стражника окликают из-за приоткрытой двери. Сейчас он оглянется и – все!

Хватаюсь за кинжал двумя руками, выдергиваю оружие из ножен. Немец медленно, как в замедленном кино, поворачивается. Меня колотит. Нужно ударить в живот, чтобы наверняка, но я вижу живые безмятежные глаза. Нет, это совсем не игра!

– Хенде хох![3] – орет кто-то сзади.

Нужно ударить, а я не могу.

Автоматная трель как вскрик. Я падаю. Не чувствую боли. Хочется верить, что меня не задели.

Вторая, ответная очередь незамедлительно последовала уже от того, у кого я успел выхватить нож.

У входных дверей раздались вопль отчаяния и грохот падения тела.

Я сжался в комок, готовый к тому, что меня сейчас пригвоздят к полу. Но сверху что-то капает.

Я поднимаю голову: охранник стоит как статуя и из него струйкой льется кровь.

Потом немец качнулся и рухнул вниз, мимо меня.

Кажется, все получилось!

На коленях я подполз к мертвецу, сорвал с него автомат.

Почему каждый погибший вызывает у меня такой ужас? Ведь это же – картинки. Наверное, мой разум не видит разницы между юнитом и человеком, а она – есть! Только почему же я сейчас сам себе не верю?

У мертвеца из левого нагрудного кармана торчит вскрытая пачка сигарет. Я достал ее, сунул сигарету в рот, воспользовался спичками фашиста, прикурил. И тут же закашлялся. Ну да, впервые попробовал. Не знаю зачем.

Ну и гадость эти ваши сигареты! Тошнота и кашель вернули меня к реальности. Это все – взаправду!

И сразу заболела голова. Боль словно пряталась, выжидала, когда же я пойму, что вляпался по самое «не балуй».

Все – правда! Если не выберусь из замка – умру по-настоящему.

Нельзя паниковать!

Они именно на это и надеются, что я обезумею и кинусь в атаку. В честном, открытом бою у меня нет шансов. Нужно слинять отсюда по-тихому. Но как?