– Ну посуди сам, Дмитрий Михайлович. Покушался на тебя казак, но не запорожец, а донец. Они, конечно, одного поля ягоды, но их особо не перепутаешь, а Заруцкий у них атаманил. К тому же Гонсевскому понятно, что хоть с тобой, хоть без тебя ополчение все одно к Москве пойдет, а вот Заруцкому именно ты поперек горла. Он ведь тебя прельщал очередному самозванцу поклониться? Прельщал! Ему ведь что главное – чтобы признали «царя Дмитрия» и царицу Марину с ее выродком, которого он как бы не сам ей и заделал. А пока ты во главе ополчения, этому не бывать. Так-то вот!

Через два дня ополчение вышло из Ярославля и направилось в сторону Москвы. Впереди с развернутыми знаменами двигалась дворянская конница. Пройдет двести лет, подумалось мне, и дворянство превратится в сословие-паразита, сидящее на шее страны и сосущее из него соки. Практически ничего не давая государству, это надменное сословие будет цепляться за свои привилегии и в конце концов доведет Россию до кровавого хаоса революции. Но пока, слава богу, до этого далеко, и идут дворяне, боярские дети, а то и просто однодворцы, в одном строю. Одни идут в окружении боевых холопов, одетые в крепкие брони и на ладных конях. Особенно хорошо снаряжены дворяне из Смоленской и Вяземской земли. Их латы не уступят доспехам польской гусарии, на поясах добрые карабеллы, а в ольстрах пистолеты. Чуть хуже обстоят дела у дворян с южных границ царства. Они в кольчугах, на поясах у них частенько трофейные татарские сабли или турецкие ятаганы. Вместо пистолетов к седлам приторочены саадаки с луками и стрелами. Близость степи диктует им и снаряжение, и тактику его применения. Совсем плохи дела у дворян из центра России. Бесконечная Смута разорила их земли, и не с чего им иметь хорошее оружие или дорогих коней. Идут кто в чем горазд. Иной в дедовской кольчуге и шишаке, какие перестали носить еще во времена стояния на Угре. Другой с пищалью, купленной на деньги, собранные жертвовавшими на ополчение, но босиком. У третьего такая древняя кляча, что и неведомо, довезет ли она своего седока до Москвы. Отдельно идут татарские и башкирские мурзы. Хотя еще живы старики, помнящие погром Казани войсками Ивана Грозного, – их внуки не пожелали вспоминать прошлые обиды, а встали под знамена ополчения. Потом по разбитой дороге пылит пехота – сначала немногочисленные стрельцы идут довольно стройными рядами. На спинах у них помимо мешков с припасами на перевязях висят бердыши, а страхолюдного вида пищали лежат на плечах. В прежние времена стрельцы тоже отправлялись в походы верхом, разве что на одной лошади, а не одвуконь, как должны дворяне. А вот сражаются стрельцы только в пешем строю, обычно за стенами гуляй-города. Но теперь, как говорится, не до жиру, и стрельцы движутся пешком. Единственное исключение – это полусотня Анисима, но они идут вместе с рейтарами Аникиты. Дальше следует так называемая «посоха» – поверстанные в войско крестьяне. Из оружия у них разве что рогатины и топоры с дубинами. Впрочем, главное их оружие – это лопаты и кирки. Задача «посохи» – производить инженерные работы. Строить острожки, подводить к вражеским стенам подкопы, изготавливать осадные орудия, или, как их еще называют, пороки. Последними везут пушки. Пушек немного, но, на мой взгляд, орудия весьма недурны. Верховодят у пушкарей бежавшие из разоренной Москвы мастеровые с пушечного двора во главе с крепким еще стариком Андреем Чоховым. Когда-то именно он отлил знаменитую царь-пушку, ставшую потом одним из символов Москвы, да и всей России. Жаль только, что орудия их великоваты и по полю боя их не покатаешь, как это делали мои мекленбуржцы. Вспомнив о своем полку, я немного погрустнел.

– Что зажурился, светлый князь? – обратился ко мне сидящий неподалеку на невысоком мохноногом коньке Кузьма Минин. – Али не по нраву тебе войско наше?

Посадский староста, выдвинувшийся в руководители ополчения, смотрел на меня, хитро улыбаясь. Мы с ним почти друзья, почти – потому что я все-таки аристократ, и он свое место помнит. Но Аникита, явившийся в Нижний Новгород, скрупулезно выполнил мой наказ «поклониться князю Пожарскому и посадскому старосте Минину», добавив еще и пророчество про боярскую думу. Как говорится, доброе слово и кошке приятно, и Минин оказанной ему чести не забыл. Именно Кузьма руководит всем огромным хозяйством ополчения. Именно благодаря ему все воины сыты, а у их коней есть овес. Заодно с воинами сыты и мы с Казимиром, а также и наши кони.

– Нет, что ты, Кузьма Минич, войско справное. Как узнают поляки, какие бравые вояки на них идут, того и гляди разбегутся кто куда, – усмехнулся я в ответ.

– Эх, князь, и не совестно тебе смеяться над нами. На последние гроши земля Русская собрала воев, а ты зубы скалишь.

– Господь с тобой, Кузьма, не смеюсь я. И в войске вашем не сомневаюсь, а твердо знаю, что побьете вы ляхов. Крови, правда, прольем много – и своей, и чужой.

– А иначе нельзя! – посерьезнел Минин.

– Нельзя, – согласился я.

– Но ведь с нами ты, светлый князь, – вновь улыбнулся мой собеседник, – а ты, говорят, удачлив.

– Вы бы и без меня справились, однако я что-нибудь придумаю. Уж будь уверен, Кузьма, я постараюсь.

Лето было в разгаре, когда мы подошли к разоренной Москве. Ничто не напоминало будущего мегаполиса в этих дымящихся развалинах. Местные жители давно бежали из разоренного города. Жилища их большей частью сгорели в пожарах, а то, что пощадил огонь, пошло на строительство многочисленных острожков. Поляки держали оборону в Кремле и Китай-городе, а с запада им на выручку шел Ходкевич. Уж не знаю, где литовский гетман добыл припасы взамен погибших в огне, но он справился.

Основные силы ополчения остановились у Троице-Сергиевой лавры, где их торжественным колокольным звоном встречал архимандрит Дионисий. Потом был торжественный молебен, где все войско истово молилось о даровании победы. Наши передовые отряды в это время уже вступали в столицу. Одним из таких отрядов стал мой бывший рейтарский регимент во главе с Вельяминовым. Так уж случилось, но я вызвался идти вместе с ними. Трудно сказать, какая нелегкая понесла меня вперед, но долгий поход мне наскучил, и шило в известном месте в который раз не давало покоя своему обладателю. Соблюдая известную осторожность, мы продвигались меж развалин некогда цветущего города. Среди нас было немало бывших жителей стольного града, а также людей, бывавших в Москве прежде. Не раз они, узнавая среди развалин дорогие им прежде места, угрюмо стискивали зубы и сжимали рукояти сабель.

– Княже, – привлек мое внимание Аникита, – дозволь с тобой переговорить.

Я обернулся к нему и увидел, что он стоит рядом со своим закадычным дружком Анисимом, и оба испытующе смотрят на меня. Пожав плечами, я двинулся к ним, а за мною тронул коня мой верный Казимир.

– Наедине, герцог-батюшка, – подал голос Анисим.

Я, оглянувшись на Казика, извиняюще улыбнулся и попросил:

– Казимир, дружище, осмотрись тут кругом, а то на этих рейтар нет никакой надежды.

Тот в ответ понимающе кивнул и, дав коню шенкелей, ускакал.

– Ну говорите, чего удумали? – спросил я у них.