– А ты ему под это дело всяческий вздор рассказываешь?

– Помилуй, герцог-батюшка, да какой же вздор, только истинную правду!

– Ну ладно, правду так правду, – проговорил я, вздохнув, и, скользнув взглядом по также подскочившему и пожирающему меня взглядом монаху, вышел. – Господи, что творится в моем доме – то паломники какие-то по двору шляются, то монахи, то делегаты на собор ночуют, – посетовал я, садясь в седло, – странно только то, что меня самого до сих пор не прирезали с такими-то порядками.

– Ваше высочество сами изволили пригласить некоторых делегатов, – флегматично пожал плечами Казимир.

Михальский был кругом прав, я сам, посмотрев на их мытарства, пригласил остановиться у меня сначала новгородцев, а затем и делегатов из Вологды. Жилья в Москве катастрофически не хватало, и приезжающие на собор люди селились где придется, без различия чина и состояния. Так что мое предложение было принято с благодарностью. Однако если у вологодцев кандидатура Карла Филипа особых возражений не вызывала, то жители Великого Новгорода сразу же заявили, что шведского принца, говоря языком более поздних времен, они в гробу видели! На что я им заявил, что голосовать на соборе они могут за кого угодно, лишь бы вслух не болтали, тем более что им в Новгород возвращаться, а там шведы.

Наш путь лежал в Кремль, где начинал свою работу Земский собор. В Москву потихоньку стали возвращаться жители, так что на пустынных прежде улицах попадалось все больше народу. По обычаю впереди моего кортежа скакали два рейтара из отряда Вельяминова, отряженные по его горячему настоянию. Их задача была расчищать путь, пуская при необходимости в ход плети, а от немцев сейчас москвичи плеть не стерпели бы. Однако на практике этого еще ни разу не потребовалось. Народу пока было маловато, а остальные меня знали и, завидя мою процессию, спешили убраться с дороги и поприветствовать поклонами или косыми взглядами. Охраняли Кремль беспрепятственно пропустившие нас внутрь стрельцы. Я предлагал Пожарскому и Минину использовать, где возможно, мою пехоту, однако по здравом рассуждении решили не раздражать москвичей и прочих делегатов видом немецких наемников. Кстати сказать, дружба с Мининым очень мне помогла, по крайней мере, было чем кормить мой изрядно выросший за счет пехоты регимент. Король Густав Адольф, которому я слал послание за посланием с просьбами о помощи, хранил царственное молчание. Во всяком случае, ни солдат, ни денег, ни даже четких указаний, что делать дальше, я так и не получил. Иногда хотелось бросить все к чертовой бабушке и, помахав рукой всем присутствующим, вернуться домой, в далекий Мекленбург. Увы, вернуться было совсем непросто. Через земли враждебной Речи Посполитой путь был заказан, а через Швецию… а что я скажу королю?

Меня предупредили, что входить в главный храм страны, каким, несомненно, был Успенский собор, иноверцу нельзя. Я, в общем, не сильно и рвался, представлять кандидатуру Карла Филипа должны были Иван Никитич Романов и другие бояре. О ходе выборов я все равно узнаю от Аникиты. Вельяминов, к моему удивлению, тоже был делегатом от Твери, где находились вотчины его рода. Дожидаться решения собора я собирался где-нибудь в совершенно разоренном старом великокняжеском дворце – все же стоять на улице подобно простым зевакам мне было невместно. Но едва я направился в сторону Грановитой палаты, из собора выбежали служки и кинулись ко мне.

– Князь, – зачастили они, кланяясь, – тебя зовут на собор, пойдем с нами, сделай милость!

– Да вы ополоумели, поди! – хмыкнул я в ответ. – Мне давеча митрополит Иона все уши прожужжал, что иноверцам в Успенский собор нельзя.

Служки переглянулись и, перебивая друг друга, вновь затараторили:

– Преподобный Сильвестр всяко лаялся и посохом грозился, дескать, стоять за веру православную в бою иноверцу можно, а в собор нельзя?

– А Иона что же?

– Промолчал.

– Ну, раз промолчал, стало быть, пошли.

Под напряженными взглядами собравшихся у собора людей мы прошли в храм. Перед входом служки начали креститься, и мне тоже ничего не оставалось, как снять шляпу и осенить себя крестным знамением, слыша за спиной: «Ишь как басурманина корежит!»

Посреди собора было устроено нечто вроде круглого стола, за которым сидели иерархи православной церкви и самые знатные бояре. Делегаты попроще теснились за ними по краям. У алтаря стояло кресло для ведущего прения князя Дмитрия Пожарского. Выйдя в круг между столами и поклонившись присутствующим, я вопросительно взглянул на Дмитрия Михайловича.

– Князь Иван Жигимонтович, – произнес он торжественно, – волею собора и всей земли Русской решили мы, что не хотим государя иной с нами веры и из иных земель. Тем более что никто из кандидатов не приехал на собор сам и не прислал своих представителей. Никто, кроме шведского королевича Карла Филипа, коего персону представляешь ты.

Над собравшимися в соборе застыла звенящая тишина, а Пожарский после короткой паузы продолжал:

– Мы помним, князь, о твоих заслугах. О том, что ты выдал нам схваченного в Пскове самозванца, и о том, что бился вместе с нами с Ходкевичем. Знаем также, что ты спас от погрома воровскими казаками Вологду. Посему не хотим обидеть тебя отказом, прежде не выслушав. Говори, князь!

Не зная, как начать речь, к которой совсем не готовился, я на некоторое время завис. В голове крутилось нечто вроде «уважаемые товарищи депутаты», но, слава тебе господи, хватило ума такого не говорить.