– Ну а по чьей? Конечно, по вашей, не по моей же!
Тем временем подчиненные Будилы вышли из ворот, но, в отличие от людей Струся, не бросали сабель, а, сгрудившись в кучу, размахивали ими. Как я потом узнал, фон Гершов успел завести уже разоруженных жолнежей внутрь своего каре и тем самым отделил от жаждущих их крови казаков и ополченцев. Но тем, кто не сложил оружия, так не повезло. Увидев, что часть поляков не сдалась и их не прикрывают ни мекленбуржцы, ни другие ополченцы, казаки кинулись на них, как почуявшие кровь волки. Те пытались сопротивляться, но тщетно. Казаки рубили их саблями и кололи копьями. Скоро все было кончено, а ошалевшие от крови казаки попробовали ворваться внутрь Кремля, но, пока они рубили жолнежей Будилы, воеводы подтянули к месту побоища сотни дворянского ополчения и стрельцов. Те первыми успели войти и тут же стали занимать башни и стены, а также расставлять караулы у палат и приказов. Так что заняться грабежом у донцов не получилось.
Ко мне наконец прорвались Казимир и Аникита с рейтарами и удивленно уставились на стоящих в полном порядке немцев.
– Ну, чего уставились? – усмехнулся я на их недоумение. – Пехоты герцога Мекленбургского никогда не видели? Надо бы вывести их отсюда от греха да покормить, а то непонятно, как и оружие-то держат.
Вождей ополчения та легкость, с которой я перевербовал наемников, тоже удивила, причем некоторых неприятно. Впрочем, виду они не подавали, а поскольку сдача гарнизона означала долгожданное освобождение, то настроение у всех было праздничным. По такому случаю стали звонить во все колокола, стрелять из ружей и пушек и всячески выражать свою радость. Здраво рассудив, что мозолить глаза победителям видом вооруженных немцев и пленных поляков – дело не самое разумное, я скомандовал своему воинству «марш» – и мы двинулись в сторону моего острога. Впереди шли драбанты во главе с фон Гершовом, потом гнали пленных поляков, за ними строем немцы, и замыкали колонну рейтары Вельяминова. Я немного задержался в Кремле, столкнувшись и разговорившись с князем Трубецким.
– Ну что, – спросил он меня, – одолели ляхов, что теперь?
– Как – что, – отвечал я ему, – посылайте по городам и землям гонцов, возвестите о том, что Москву отбили, и собирайте собор – царя выбирать. Вот как выберете, тогда, считай, победили.
– А что с немцами делать будешь?
– Да ничего, война еще не кончилась. Мало ли кто налететь может, так что крепкая пехота не помешает. А то хотите – с вами до Смоленска сходим?
– Экий ты скорый, царя выбрать дело не такое быстрое.
– Это верно, только слышно, что после того как Сигизмунд весь порох потерял, взять другого ему негде, а сейм ему денег не дает. Так что наемники его злые да голодные, а шляхта разбегается. Только так ведь не всегда будет, и порох со временем найдется, и деньги, тогда Смоленск куда труднее отбить будет.
– Да ты что, князь, виданое ли дело, дожди идут, распутица, до зимы рукою подать, не получится ведь сейчас ничего.
– Эх, боярин, знаю, что не получится, но помечтать-то можно!
– Тьфу ты, господи прости, и не поймешь, когда ты, князь, серьезен, а когда шутишь.
– Шутки шутками, а когда тут утихнет, пришлите стрельцов или еще кого поляков забрать – мне они без надобности, а вам на своих обменивать. Опять же кормить мне их нечем, да и незачем, а вам надо.
– Сделаем, князь, сейчас скажу Минину, чтобы харчей вам подкинул, а как тут успокоится, так и ляхов заберем.
Едва мое разношерстное воинство тронулось в путь, я послал нарочного к Климу, чтобы готовились принять моих новых подчиненных. Варили еду, ставили палатки, поскольку внутри форта такая орава вряд ли поместится. Клим, как всегда, проявил похвальную распорядительность, и к нашему приходу горели костры под котлами, и в воздухе разносился ароматный запах, сводивший с ума изголодавшихся наемников и пленных. Вскоре они сидели вперемешку и жадно хлебали горячее варево кто из чего горазд. У одних оказались миски, другие приспособили свои шлемы, а у кого не нашлось ничего, хватали еду руками. Убедившись, что здесь все в порядке, я пригласил полковника и нескольких его офицеров пройти со мной внутрь форта, где отобедать со мной. Надо сказать, руководствовался я не только учтивостью. Струсь и его приближенные пользовались среди своих жолнежей непререкаемым авторитетом, и потому их надо было контролировать, чтобы не случилось какой беды. Увы, мои предосторожности мало помогли в этом случае. Беда пришла, откуда я ее меньше всего ждал.
Мы уже сидели за столом, когда в горницу вошел Клим, которого я послал приготовить все к торжественному обеду. Мне приходилось видеть Рюмина в разных ситуациях, мы дрались с ним бок о бок на качающихся палубах кораблей и на твердой земле. Я перевязывал его раны, когда молодой Юленшерна едва не отправил его на тот свет, и пил с ним обжигающий аквавит, когда он принес мне весть о рождении сына. Короче, я видел его и в горе, и в радости, но в тот момент он показался мне страшным.
– В чем дело, Клим? – спросил я его так, чтобы не слышали поляки.
– Беда, ваше высочество.