– Господа, – обернулся я к Струсю и его людям, – прошу меня извинить, но я присоединюсь к вам позже.

Вслед за мной из-за стола поднялись и вышли Кароль и Аникита, но я уже почти бежал за Рюминым, слушая его рассказ… Когда мы отправились утром к Кремлю, в форте оставался только самый минимум драбантов, стоящих в карауле, и следить за наемниками, перебежавшими ко мне накануне, было некому. Оставшись предоставленными сами себе, они спокойно занимались своими делами, приводя в порядок амуницию и оружие. Но, как нередко случается в жизни, в стаде нашлась паршивая овца. Один из пикинеров, полувенгр-полунемец по имени Золтан Енеке, очевидно почувствовав прилив сил, отправился на поиски галантных приключений. К несчастью, единственными женщинами в форте были Настя с Ксенией, несколько служанок и Авдотья. Вот последней и предложил свою любовь горячий мадьярский парень, а когда она отказала бравому военному, попытался взять ее силой. Однако пока он одной рукой зажимал ей рот, а другой задирал подол, на непонятный шум обратила внимание моя ключница. Увы, Настя не стала звать никого на помощь, а подхватив первый же попавшийся ей под руку тяжелый предмет, опустила его на голову незадачливого Казановы. К сожалению, этого удара оказалось недостаточно, чтобы прибить мерзавца, – отключившись на секунду и выпустив свою жертву, он, придя в себя, рассвирепел и пустил в ход кинжал. Успевшая вырваться из рук насильника Авдотья побежала по двору, оглашая его своими истошными криками. Уже переполошенные караульные, в том числе товарищи Золтана, бежали на шум. Увы, все, что они успели, – это застать негодяя с окровавленным кинжалом над телом Насти и скрутить его. Самое ужасное, что я в этот момент был совсем рядом, занимаясь размещением своих новых подчиненных.

– Что ты натворил, Золтан! Если господин герцог тебя не повесит, я сам тебя придушу! Только он не очень-то похож на человека, который спускает такие штуки, и по твоей милости мы все станцуем с виселицей в обнимку! – яростно кричал связанному Енеке Курт из Ростока, время от времени пиная его.

Стоящий рядом часовой из драбантов, кажется, вполне разделял беспокойство мушкетера, однако, связанный дисциплиной, отпихивал его, чтобы тот не прибил заключенного раньше времени.

Когда я вошел, часовой вытянулся и стукнул прикладом ружья о пол, приветствуя меня, а Курт, стащив с головы шляпу, поклонился мне.

– Простите, ваше королевское высочество, но я не успел помешать этому злодеянию, – удрученно проговорил мушкетер.

Я вопросительно взглянул на Рюмина, и тот кивнул – «верно говорит, он первый на злодея кинулся, и прочие немцы тоже».

– Хорошо, Курт, я тебя понял, однако если в твоем капральстве что-то подобное повторится, ты ответишь наравне с виновным.

Подойдя к связанному, я пристально посмотрел в его безумные от страха глаза, и мне показалось, что из глубины зрачков на меня смотрит сам дьявол. Похоже, долгая осада, полная лишений, приведшая в конце концов к каннибализму, совершенно расстроила психику этого человека. И я невольно задумался, сколько их еще таких среди перешедших на мою сторону наемников. А еще я решил, что в первом же бою не колеблясь пошлю их на верную смерть, предоставив Господу самому решать, кто из них чего достоин.

– Ты сдохнешь самой поганой смертью, какую я только смогу придумать, – проговорил я, глядя прямо ему в глаза, и, резко развернувшись, вышел.

– Где она? – спросил я Рюмина, и он показал мне в сторону ближайшей коновязи.

Настя была еще жива, но беглого взгляда на ее ранение хватило, чтобы понять: это ненадолго. Опустившись на колени рядом с ней, я взял ее за холодеющую руку и держал, пока ее прекрасные даже в смертный час глаза не потухли. Не в силах видеть этот остекленевший взгляд, я протянул руку и закрыл ей веки. Рядом кто-то опустился на колени, и я, подняв глаза, заметил плачущую Ксению. «Не стоило ей показываться», – подумал я несколько отстраненно. Наконец сделав над собой усилие, поднялся и устало проговорил в сторону своих подчиненных:

– Найдите священника.

Хоронили Настю на следующее утро. Я не захотел никакой пышности, и при погребении присутствовали только мои ближники и Ксения. Я хотел было еще раз поговорить с ней о ее намерении вернуться в монастырь, надеясь отговорить, но она пришла на похороны в иноческой одежде. Взглянув ей в глаза, я все понял и внутренне согласился с ее выбором. Аникита с того момента, как увидел Ксению, все порывался поговорить со мной, но я ни минуты не оставался один, а он не хотел никого посвящать в свои сомнения. Старенький попик прочитал приличествующие случаю молитвы и, получив весьма щедрое вознаграждение, удалился, не переставая кланяться. Дождавшись, когда на могиле вырос холмик земли с крестом, я направился к своему коню и, вскочив в седло, обернулся к Вельяминову и Рюмину.

– Аникита, после поминок возьмешь Ксению и отвезешь в обитель. Да, я знаю, кто она!

– А ты, Клим, поедешь с ним и сделаешь вклад побогаче, деньгами или еще чем, а матушке игуменье намекнешь, чтобы инокиню Ольгу не притесняли.

Но до поминок надо было сделать еще одно дело, а именно – покончить с Золтаном. Первой мыслью было закопать его живьем в ту же могилу, что и убитую им Настю, однако мысль, что эта погань будет лежать рядом с ней, привела меня в содрогание. Забить палками, прогнав сквозь строй? Четвертовать? Посадить на кол? Мысли одна кровожаднее другой посещали меня в предшествующую ночь, но ничего достойного содеянному не приходило мне в голову. Ничего так и не решив для себя, я зашел в башню, игравшую роль тюрьмы, и едва не остолбенел от увиденного.

У приговоренного к смерти в камере находился отец Тео и явно давал этому мерзавцу последнее утешение. Не знаю, что именно сказал ему священник, но, судя по лицу, Золтан определенно надеялся, что покаяние не позволит пропасть его заблудшей душе.

– Святой отец, а что вы здесь делаете?

– Я пришел исповедовать моего духовного сына, чтобы приготовить его к жизни вечной, – отвечал мне священник.