Но как бы ни был интересен новый мир, в изучение которого погрузился Абрахам Маслоу, еще более важным для него был мир реальный. Он очень скучал по жене и дочери, ежедневно часами рассматривая их фотографию. В конце лета 1938 года он оставил своих коллег в обществе индейцев и отправился домой.
После возвращения из экспедиции Маслоу обратил внимание на проблему эмоциональной безопасности — отношений между людьми, характеризующихся вниманием друг к другу, поддержкой и заботой друг о друге, доверием и близостью. Ему стало очевидно, что общество индейцев в этом плане превосходило американское общество. Он написал несколько работ, которые так и не были опубликованы, где размышлял о мерах, способных повысить ощущение эмоциональной безопасности у людей. Маслоу выступал за радикальное изменение системы образования, из которой должны были исчезнуть конкуренция за места в престижных школах и университетах, а роль преподавателя должна была измениться с авторитарного наставника, всегда знающего, «как надо», на наставника, дающего советы и помогающего ученикам совершенствоваться. Сотрудничество, взаимопомощь и поддержка друг друга должны были стать ведущими ценностями, придя на смену индивидуализму и конкуренции.
Измениться должен был и такой важнейший общественный институт, как семья. Ему необходимо было стать менее иерархичным, когда дети вынуждены лишь исполнять приказы родителей, практически не имея права на собственное мнение. В воспитание и обучение детей должно было быть вовлечено как можно больше родственников или, если их нет, знакомых и друзей. Это позволило бы ребенку получать более многообразный опыт в процессе социализации, а в случае гибели или болезни родителей не привело бы к катастрофическим последствиям для него, так как рядом всегда оказывался кто-то из близких людей, кого ребенок хорошо знал и с кем у него уже существовала эмоциональная связь.
Маслоу был человеком дела. Хотя ему не удалось претворить свои идеи в жизнь в масштабах всей страны, в собственной семье он старался их реализовать. К примеру, вместе с соседями он пытался организовать продуктовый магазин, который стал бы альтернативой сетевым супермаркетам. Затея провалилась, а вложенные средства прогорели. Маслоу не очень любил вспоминать этот опыт: «Менеджер был паршивым, и с тех пор я стал ценить предпринимателей, менеджеров, бизнесменов, их эффективность и компетентность, а не просто добрую волю и
В дом, где в одной из квартир жили Абрахам и Берта с дочерьми (в 1940 году у Маслоу родилась вторая дочь — Эллен), со временем переселились их ближайшие родственники — родители Берты и ее разведенная сестра с двумя детьми, отец и младший брат Абрахама. При этом постоянный доход долгое время был только у Маслоу, которому приходилось обеспечивать всю большую семью, превратившуюся в своеобразную коммуну. Каждый член этой общины имел закрепленные за ним домашние обязанности, даже маленькая Энн — она должна была ежедневно обходить все квартиры по утрам и будить семью.
Маслоу обожал своих дочерей. Во время работы в Бруклинском колледже, когда они были еще маленькие, он из-за нехватки денег не мог себе позволить баловать их дорогими игрушками или развлечениями. Тем не менее он делал для них всё, что мог. Маслоу любил ездить с Бертой и девочками за город, чтобы отдохнуть на природе. Иногда он брал с собой еще нескольких соседских ребятишек и отправлялся с ними на экскурсию. Один из его бывших студентов, работавший в то время в кафе-мороженом, рассказывал, что Маслоу нередко приходил в кафе с детьми и заказывал каждому по мороженому, при этом на его лице можно было увидеть счастье от детской радости. Иногда вечером в кафе звонил телефон, и мягкий голос на другом конце провода произносил: «Добрый вечер, это доктор Маслоу. Простите, что звоню так поздно, но к нам приехали друзья, нельзя ли заказать немного мороженого». И мороженщик, уважавший и ценивший Маслоу, несмотря на поздний час, доставлял на велосипеде заказ для своего бывшего преподавателя.
Рождение дочерей неожиданно оказало серьезное влияние и на научные взгляды Маслоу: «Гораздо более важным уроком для меня стало рождение ребенка. Наш первый ребенок полностью изменил мои психологические воззрения. Он заставил меня по-новому посмотреть на бихевиоризм, который я поддерживал тогда с большим энтузиазмом. Именно с той поры бихевиоризм стал казаться мне таким глупым, что я сейчас не переношу его на дух. Рождение второго ребенка преподало мне урок того, какими разными могут быть люди даже в утробе матери. С тех пор я не в состоянии мыслить в терминах психологии научения, согласно которой любого человека можно научить чему угодно. Возьмите хотя бы тезис Дж. Уотсона: „Дайте мне двух младенцев, и я сделаю одного таким, а второго — другим“. Мне кажется, что у него просто не было своих детей. Мне-то теперь прекрасно известно, что родитель не в состоянии формировать своего ребенка по своему произволу. Дети сами творят себя. Самое большее, на что способен родитель — и этим ограничиваются большинство родителей, — это протестовать, когда ребенок слишком увлекается нашим воспитанием»[330].
Когда проект Торндайка был завершен, Маслоу не стал проверять его обещание о пожизненном финансировании своей деятельности, а устроился в феврале 1937 года преподавателем в только что открытый Бруклинский колледж. Студенты колледжа по своему социальному происхождению отличались от студентов Колумбийского или Висконсинского университета. Здесь учились дети эмигрантов, в основном представители рабочего класса или мелких предпринимателей. Но эти молодые люди были так же амбициозны и трудолюбивы, как их ровесники из элитарных учебных заведений. Они понимали роль образования в жизни и потому учились с особым рвением.
Маслоу впервые полностью погрузился в преподавательскую деятельность, оставив в стороне научные изыскания, на которые просто не было времени. Надо отдать ему должное — он оказался талантливым педагогом. Всегда готовый к диалогу, остроумный, умеющий учитывать в работе мнение других, Маслоу очень быстро стал одним из самых любимых преподавателей в студенческой среде. Лекционные аудитории всегда были полны, вне зависимости от того, какой курс он читал. Маслоу даже получил прозвище «Фрэнк Синатра», настолько он был популярен и в то же время артистичен в роли преподавателя.
Абрахама Маслоу студенты не только любили, но и доверяли ему свои проблемы. Зачастую они не знали, с кем поделиться собственными переживаниями, у кого можно получить компетентный совет. И Маслоу был тем человеком, который мог не только выслушать, но и помочь. Он приглашал заинтересованных студентов к себе домой, где в непринужденной обстановке обсуждал с ними научные проблемы или интересовавшие их вопросы — ценностные ориентиры и смысл жизни, взаимоотношения между различными культурами и отношения между мужчиной и женщиной. Последняя проблема была фактически табуирована в семьях молодых людей. Родители не умели, а значит, и не хотели говорить на подобные темы, а Маслоу, который занимался проблемой сексуальности с научной точки зрения, старался ответить на их вопросы. Он был достаточно либеральным в своих взглядах, демонстрируя студентам изменчивость в различных культурах представлений о красоте, отношениях между мужчиной и женщиной и прочие вопросы с точки зрения антропологии. Маслоу считал, что распространение нудизма могло бы привести к тому, что тело представителя противоположного пола перестало бы рассматриваться как объект вожделения, а стало обыденным явлением. В таком случае любовь с большей долей вероятности основывалась бы не на физической близости, а на духовной и эмоциональной составляющих. Кроме того, Маслоу был однозначным поборником моногамии, считая ее формой брачных взаимоотношений, в наибольшей мере удовлетворяющей потребности людей.
Вполне логичным продолжением подобного общения Маслоу со студентами стала его практика психологического консультирования, к которой он приступил в конце 1930-х годов. Сам Маслоу в это время прошел частичный курс психоанализа у Эмиля Оберхольцера — психоаналитика, эмигрировавшего из Швейцарии. Главной проблемой, разбиравшейся на психоаналитических сеансах, была обида на мать, которую он никак не мог простить. По неизвестным причинам курс был вскоре прерван. Поэтому Маслоу не мог применять психоанализ в работе со студентами, зато интуитивно начал использовать методы, которые позже были отнесены другими исследователями к когнитивно-поведенческой терапии. Он консультировал психически здоровых людей, оказавшихся в сложных жизненных ситуациях, испытывающих эмоциональные трудности или стремящихся разобраться в себе.
«Однако в глазах простых смертных я обрел ореол психолога, и потому ко мне потянулись люди, желающие получить ответы на главные жизненные вопросы, полагая, что кто, как не психолог, должен объяснить им, почему случаются разводы, откуда возникает ненависть и почему некоторые люди сходят с ума. Я чувствовал себя неуютно от этих вопросов и всё же в меру собственных сил и возможностей старался ответить на них. Особенно тяжко в ту пору приходилось провинциальным психологам, тем, что жили и работали в маленьких городках, где люди не только не слышали слова „психоанализ“, но ни разу в жизни не видели психиатра, где единственной альтернативой психологу была гадалка, домашний доктор или духовник. Психолог выслушивал вопросы и пытался найти на них ответы. Таким образом, в постоянной тяжбе с неугомонной совестью он обретал первые навыки психотерапии.
Самое интересное, что даже эти неуклюжие попытки врачевания человеческих душ зачастую оказывались успешными, что приводило меня в полнейшее изумление. Я был готов к провалам и поражениям, и их, конечно же, было больше, чем побед, но чем же всё-таки объяснить успехи, на которые я даже не смел надеяться?
Несколько позже я обнаружил другой, еще более неожиданный для меня феномен. Я проводил самые разнообразные исследования, в ходе которых мне приходилось составлять подробнейшие истории жизни своих испытуемых. При этом я обнаружил, что несмотря на то, что моя психотерапевтическая подготовка оставляла желать лучшего, а вернее было бы сказать, несмотря на полное отсутствие оной, мне в отдельных случаях удавалось вполне определенным образом повлиять на исследуемое мною личностное нарушение. А ведь я никогда не стремился к этому сознательно, я просто задавал человеку вопросы и писал его историю жизни!
Иногда ко мне обращаются за советом мои студенты, и некоторым из них я советую обратиться за помощью к профессиональным психотерапевтам. При этом я объясняю студенту, в чем, на мой взгляд, состоит суть его проблемы и почему я считаю целесообразной помощь специалиста. Довольно часто этого оказывается достаточным, чтобы студент сам справился с имевшейся у него симптоматикой.
Подобного рода феномены чудесного исцеления гораздо более доступны взгляду дилетанта, нежели профессионального психотерапевта или психиатра. Последний не склонен верить в чудо, он скептически относится к рассказам о такого рода случаях, однако я со своей стороны замечу, что, если мы возьмем на себя труд проверить их, то окажется, что очень многие из них имеют под собой реальное обоснование; такие случаи не редкость в практике психолога и социального работника, не говоря уже о священниках, учителях и врачах общего профиля.
Но чем же объяснить этот феномен? Мне думается, его можно понять только в контексте общей социально-психологической теории и теории мотивации. Вы, наверное, заметили, что в каждом из вышеперечисленных случаев существенны не столько осознанные аспекты отношений между терапевтом и пациентом, сколько то, как сам пациент воспринимает терапевта и свои отношения с ним. Если пациент ощущает, что терапевт интересуется им, думает о нем, старается помочь, то это помогает пациенту обрести чувство собственной значимости. Он чувствует себя под защитой человека, обладающего знанием, мудростью, опытом, силой и здоровьем, и его тревога отступает. Он видит, что его готовы выслушать без критики и осуждения, он оказывается в атмосфере искренности, доброты, сочувствия, приятия и одобрения и всё это, вместе с вышеназванными факторами, способствует бессознательной уверенности пациента в том, что ему ничто не угрожает, что он любим и уважаем, что его потребности в безопасности, любви и уважении всё-таки могут быть удовлетворены»[331].
Своим клиентам Маслоу рекомендовал работать над пересмотром интеллектуальных установок по поводу той или иной проблемы, а также постепенно изменять на практике отношение к тому, что их волновало. Одной из первых клиенток Маслоу была девушка, жаловавшаяся на бессонницу, отсутствие аппетита и ощущение постоянной скуки. В ходе общения выяснилось, что когда-то она была студенткой-психологом, интересовавшейся своим делом, но под влиянием родителей оставила обучение и устроилась на престижную, высокооплачиваемую работу, убедив себя, что это сделает ее счастливой. Абрахам Маслоу вспоминал позже, что достаточно быстро определил, в чем суть ее проблемы: «Я предположил, что она могла бы чувствовать фрустрацию и быть рассерженной, потому что она не была интеллектуально сама собой, она не использовала свой ум и талант в области психологии, и это могло быть главной причиной ее скуки от жизни и скуки ее тела в отношении нормальных жизненных удовольствий, таких как еда. Любой талант, любая способность была также мотивацией, потребностью, импульсом. С этим она согласилась, и я предположил, что она могла продолжить свое обучение ночью после работы… Она смогла договориться об этом, и это сработало. Она стала более живой, более счастливой, и большинство ее физических проблем исчезло, когда мы встречались с ней в последний раз»[332].
Вступление США во Вторую мировую войну совпало с тем периодом в жизни Маслоу, который возрастная психология определяет термином «ранняя взрослость». Как позднее отмечал еще один выдающийся американский психолог, Эрик Эриксон, главным для человека в это время становился вопрос: «Что я могу предложить будущим поколениям?» Маслоу шел тридцать третий год, когда однажды, после нападения Японии на Пёрл-Харбор 7 декабря 1941 года, он испытал внезапное и необычное переживание, изменившее его дальнейшую жизнь: «Однажды днем вскоре после Пёрл-Харбора я ехал домой и моя машина была остановлена небольшим патетичным парадом. Мимо шли бойскауты, люди в старой униформе несли флаги, и кто-то играл на флейте. Пока я смотрел на это, слезы потекли у меня из глаз. Я чувствовал, что мы ничего и никого не понимаем — ни Гитлера, ни немцев, ни Сталина, ни коммунистов. Мы не понимали никого из них. И я также почувствовал, что если бы мы могли понять, мы могли бы достичь прогресса. У меня было видение как бы стола переговоров с сидящими вокруг него людьми, разговаривающими о человеческой природе и ненависти, о войне, мире и братстве. Я не мог уже пойти в армию в силу возраста. Но в тот момент я понял, что оставшаяся часть моей жизни должна быть посвящена открытию психологии, для того чтобы стол переговоров стал возможен. Этот момент изменил всю мою жизнь»[333].
После того как он пережил то, что позднее назвал пиковым переживанием, Абрахам Маслоу обратился к осмыслению человеческой мотивации. Что заставляет людей поступать так, а не иначе? Чего они на самом деле желают? Существуют ли более значимые и менее значимые потребности? В дальнейшем Маслоу стал искать ответы на эти вопросы, пытаясь в то же время создать концепцию, которая могла бы объединить достижения уже существовавших подходов — психоанализа, бихевиоризма, индивидуальной и гештальтпсихологии, взгляды Карен Хорни и Курта Гольдштейна, а также выводы ученых-антропологов. В 1943 году он опубликовал статью «Теория человеческой мотивации», в которой впервые представил свои размышления по этому вопросу.