В наши дни Бретань ― одна из тех провинций, которые сохранили в неповрежденном виде старинные традиции древнего народа, наиболее оригинальные черты его характера. Если Прованс представляет собой самую латинизированную провинцию, то Бретань ― самая кельтская из всех. Одна из провинций даровала Франции классическое наследие Рима и Греции, другая донесла мощный мистический поток, изливающийся из первоисточника и соединившийся с влияниями братских народов северо-запада Европы. Прованс помнит то время, когда он был королевством Арль, помнит свой особый окситанский язык и чарующие песни трубадуров, так не похожие на гимны варваров Севера. Бретань еще не забыла, что она была Арморикой, королевством Брейз-Изель, сражавшимся с франками, помнит, как один из ее королей преследовал императора из династии Каролингов до самых стен Парижа. Кельты, римляне и франки ― три народа, три мира, три духа. Они настолько разные, что, кажется, их противостояние никогда не закончится. Но разве дух Франции не стал выражением их гармоничного соединения, их неустойчивого равновесия? Вся история нашей страны ― это история того, как эти три мира соперничали, влияли друг на друга и объединялись, никогда не забывая о том, что они все-таки разные. Если бы меня попросили охарактеризовать в общем это живое триединство, составляющее существо французского народа, я сказал бы, что дух франков, подаривший монархию и феодализм, стал костью и плотью этого существа, дух римлян, принесенный завоеванием и воплотившийся в Церкви и Университете, стал разумом нации. Кельтский же дух ― это кровь, бегущая по жилам, глубинная душа, астральное тело и подсознание, на которое опирается разум. Именно влиянием кельтского характера и души на это триединство можно объяснить самые непредсказуемые поступки, самые резкие повороты и моменты величайшего вдохновения.

Но поскольку народ кельтов изначально состоял из двух ветвей ― гэлов и кимров, свидетельства чему можно обнаружить практически во всем, проявления единого кельтского духа также являют нам как бы два лика. Один из них, юный и сияющий, Цезарь описывает так: «Галлы любят перемены и все новое». Это настоящий кельтский дух, легкий, всепроникающий и живительный, как глоток свежего воздуха, немного нескромный и насмешливый, несколько поверхностный. Другой лик ― это дух кимров, тяжелый, серьезный до грусти, упорный до упрямства, но вместе с тем глубокий и страстный, хранящий в глубине сердца сокровище преданности и впечатлительности, часто экспрессивный и жестокий, но наделенный высокими поэтическими способностями, настоящим даром предвидения и пророчества. Именно эта сторона кельтской души проявляется в Ирландии, в стране галлов и в нашей Арморике. Говорят, что лучшие представители народа укрылись в этой дикой местности, чтобы защититься лесами, горами и рифами и спасти священную память от разрушительных завоеваний. Саксонская и норманнская Англия не смогла поглотить кельтскую Ирландию. Галло-римская Франция сумела присоединить к себе Бретань и даже полюбить ее. Именно поэтому столь велика и важна роль этой провинции в нашей истории. Здесь до сих пор жив кельтский дух, дух бесстрашных воинов и смелых исследователей. Номене, дю Геслин, Дюгле-Труин, Лану, Ла Тур д’Овернь, Моро стали воплощением этого духа. Бретань задавала тон в философском, религиозном и поэтическом развитии страны. Абеляр, Декарт, Шатобриан, Ламенне были бретонцами. Но только в наше время пришло понимание того, насколько Бретань важна для Франции. И помогая возрождению кельтских традиций в поэзии, Франция внезапно узнала свою древнюю душу, полную мечты и бесконечности ушедшего прошлого. Сначала она замерла в удивлении, созерцая это странное явление, вглядываясь в глаза, смотрящие в морскую даль, вслушиваясь в голос то грубый, то нежный, то полный красками мира, то замерший в пронзительной грусти, подобный арфе Оссиана, древней Атлантике, из которой он вышел. «Кто ты?» ― «Я всегда была тобой, я была лучшей частью тебя, но ты всегда меня гнала, ― говорит бледная пророчица». «Правда? Но я этого не помню, ― говорит другая, ― но ты будишь в моем сердце странные видения, ты заставляешь меня вспомнить давно забытое. Поговори со мной, спой для меня! Может быть, ты откроешь мне тайны моей судьбы». Так Франция, вспоминая, что когда-то она была Галлией, привыкала слушать голос Бретани и древнего кельтского мира.

Вот уже тридцать лет Эрнест Ренан продолжает работу господина де ла Велльмарке и леди Шарлотты Гест. В своей самой знаменитой статье, посвященной поэзии кельтских народов, он описал гений своего народа[32]. Возможно, несколько пренебрегая мужской стороной этого гения и сосредоточившись на его женской стороне, Ренан, тем не менее, смог восстановить ее цвет, чтобы поместить его в драгоценный сосуд. Эту великолепную работу, ставшую для многих откровением, нельзя повторить. Цель, которую я ставлю перед собой, несколько иная. Короткое путешествие по Нижней Бретани подарило мне несколько великих легенд, в которых кельтский дух проявился наиболее ярко. Множество старинных преданий сохранились в своем первозданном виде в народной памяти. Некоторые из них были до неузнаваемости переработаны нормандскими и французскими труверами или церковниками. Судьба множества замечательных персонажей, общих для мифологии гэлов, кимров и бретонцев, в средневековой поэзии была подобна судьбе великого чародея Мерлина. Фея Вивиан, желая заполучить его, обернула девять раз вокруг его тела гирлянду из цветов и произнесла магическую формулу, которую маг сам открыл ей. И Мерлин уснул глубоким сном, чтобы больше никогда не проснуться. Но когда прикасаешься к бретонской земле, древность оживает и просыпаются ее создания. Они восстают во всем цвете своего могущества, необузданного и мистического, их чувства так же сильны, и иногда они припоминают свои вечные предсказания, сделанные для потомков. Нам остается лишь добавить, что народные песни Нижней Бретани, все еще живые в этих краях, были тщательно и благоговейно собраны М. Лузелем и опубликованы в сборниках Гверзиу и Сониу . Эти сборники подобны последним вздохам кельтской души, рассказывающей о своих мечтах[33].

В коротком путешествии по современной Бретани я попытаюсь дать эскизный портрет кельтского духа и понять его суть, выразившуюся в великих легендах.

I. Морбиан. ― Кельты до начала истории. ― Война с Цезарем

Чтобы погрузиться в древний кельтский мир, следует отправиться на юг Бретани. Тенистый Морбиан и суровый Финистер сохранили черты древности. Черные леса, где остролисты, высокие, как дубы, создавали преграду, болота, где буйвол, олень и лось вышагивали степенно, уже исчезли. Но те же туманы обволакивают те же дикие острова и берега, обрывающиеся в вечность; странные силуэты бесчисленных дольменов и менгиров все так же видны в разных частях этой земли; костюм местных жителей все еще напоминает о далеком прошлом; даже их совершенно особый язык с гортанными интонациями, открытыми гласными и раскатистыми согласными, то грубый, как крики морских птиц, то нежный, как щебетание завирушки, ― это древний кельтский язык, почти такой же, что сохранился в порту Каернарвона, в стране гэлов и на склонах священной горы бардов Сноудон. Направимся же в Морбиан, чтобы найти там следы детства народа, чье прошлое теряется в ночи времен.

Луара, смеющаяся в Блуа, величественная в Туре, становится печальной в шиферных копях Анжера, недалеко от мрачного замка короля Рене, откуда Плантагенеты долгое время управляли Францией. Кажется, что река грустит о своих берегах в Блуа, о великолепных замках, любующихся собственными отражениями в ее сонных водах, где веселились короли и их любимцы. В Нанте река ярится, кружит водовороты, будто вспоминает гибель Каррие. Вскоре она станет беспокойной, ее воды приобретут желтоватый цвет и сольются с морским приливом. Прощайте, плавные повороты среди мягких холмов. Берега скоро разойдутся и станут плоскими. А вот и тяжелые суда Сен-Назера, возвращающиеся с Антильских островов или из Мексики. Пароход качается на волнах. Воды Луары уже слились с океанскими волнами. И именно в устье этой реки Франция Ренессанса и средних веков постепенно превращается в другой мир, мир древний и более грубый.

От Сен-Назера до Круазика расстилается бретонский берег. Длинные пляжи, устланные великолепным белым и желтоватым песком, обрамлены скалами, нисходящими в море, подобно гигантским лестницам. Дюны, дюны, дюны, где трава тщетно пытается закрепиться в песке. На одной из дюн форпостом стоит деревенька Бург-де-Бац. Поднимемся на колокольню местной церкви. Это сооружение высотой шестьдесят метров, завершенное куполом, главенствует над местностью. Июльское солнце жжет пески, а пронизывающий холодный ветер гонит по морю волны с белыми барашками. Плоская земля, покрытая блесками лужиц, сливается с бесконечным морем. Это однообразные соленые болота. Эти земли, захваченные морем, давным-давно были частью архипелага Венетов, который пытался захватить флот Цезаря. Даже дюна, на которой стоит деревня Бург-де-Бац, согласно местному преданию, когда-то была островом. Там собирались жрицы на ночные мистерии, так пугавшие моряков, и именно с этого островка они отправлялись в ночи полнолуния повидаться со своими мужьями. Римляне из своего укрепленного лагеря пытались изгнать галльских жриц с этих территорий. Сегодня на месте этого лагеря стоит христианская церковь, высокая и солнечная. Я заметил, что хоры этого храма построены несколько странно. Вместо того, чтобы повторять линию нефа, хоры поворачивают уступом. Известно, что средневековые архитекторы подобным образом пытались изобразить голову распятого Христа. Этот архитектурный прием очень популярен в Бретани, что подчеркивает присущий народу этой провинции вкус к символизму и мягкое благочестие, неотъемлемые элементы глубокого религиозного чувства.

Бург-де-Бац раньше был очень известен красочными костюмами своих жителей и их особенными традициями. Здесь было принято выбирать супруга среди односельчан, и именно девушки заявляли о своей готовности вступить в брак, одевая особый костюм. Круг разъяренных женщин, собравшихся вокруг костра в день св. Иоанна, до сих пор служит напоминанием танцев галльских жриц. Сегодня все эти традиции постепенно исчезают, не выдерживая натиска современной цивилизации, которая пришла сюда в виде курортных местечек. Одна пожилая женщина за несколько монеток показала мне коллекцию страшных восковых кукол, одетых в свадебные костюмы, и продала отпечатанный текст народной песни. Музей, публикации, торговля ― вот конец любой традиционной культуры. Здесь, как и в Бретани в целом, мое внимание привлек тот факт, что население страны принадлежит к двум совершенно разным антропологическим типам. Один из них ― это брюнеты с высокими скулами, черты лица у этих людей крупные и грубые. Другой ― блондины с голубыми глазами, черты лица у этих людей тонкие и мягкие. Долгое время первый тип назывался туранским, другой ― арийским, вобравшим в себя самые лучшие черты этого племени. Множество племен смешивалось на этом побережье. Женщины этой провинции часто выглядят так: стройная фигура, прямой тонкий нос, большие спокойные и целомудренные глаза, жесты скупые и торжественные. Помимо этого мне встречались и женщины совершенно иного типа, похожие на Веледу де Мэндрон: вздернутый нос, смелый взгляд, худощавые, но плотно сбитые; их походка быстра и уверенна, они чем-то неуловимо напоминают древних жриц в облике средневековых мадонн.

Менгир из Сан-Дюзэ (Бретань) с изображением распятия. В христианскую эпоху он продолжал оставаться местом поклонения