Раздоры в парфянском царском доме

В этот момент странный и неожиданный случай помог Риму расширить свое влияние в Азии без опасности и затруднения для себя, благодаря тому, что Парфянская империя была ослаблена внутренними раздорами. Представитель парфянского царя пригласил на границу для переговоров правителя Сирии и сделал ему совершенно необычайное предложение, именно, взять четырех законных сыновей Фраата: Сераспадана, Родаспа, Вонона и Фраата — с их женами и детьми и отослать их всех в Рим к Августу. Tea Муза, италийская наложница, подаренная Цезарем Фраату, убедила состарившегося и впавшего в детство царя оставить трон ее сыну, а для предотвращения гражданских войн и внутренней борьбы удалить законных сыновей и послать их жить в почетное изгнание на берега Тибра.[327]

Это было совершенно необычайное предложение даже для правительства, руководимого фавориткой и слабоумным стариком, и, естественно, оно было принято с величайшей готовностью римским правительством. Действительно, если бы царем сделался сын Теи Музы, то можно было надеяться, что Парфией будет управлять романофильская партия и что, таким образом, мир на Востоке не будет нарушен. С другой стороны, было бы легко представить Италии, не знавшей подпольных интриг парфянского двора, этот поступок царя как новое унижение Парфии перед Римом. Наконец, Рим имел бы в своих руках драгоценных заложников, которые позволяли бы ему под очень удобным предлогом вмешиваться в парфянскую политику. Предложение было принято, и принцы были привезены в Рим, «присланные республике в качестве заложников парфянским царем», как было объявлено Риму. Как только Август принял их у себя, он поспешил показать их народу на играх в Большом цирке, куда он пригласил их и где, торжественно проведя через всю арену, посадил их рядом с собой.[328] Дела на Востоке шли, таким образом, хорошо. Если бы Тиберию удалось принудить германцев к окончательной покорности, империя могла бы наслаждаться долгим миром, ибо Пизон почти окончил покорение Фракии, а Паннония и Далмация казались усмиренными.

Положение Августа

8 г. до P.X

Август поэтому хотел сам отправиться в Галлию, чтобы вблизи наблюдать за операциями Тиберия. Но прежде нужно было урегулировать другой вопрос. В конце 8 г. исполнялось двадцать лет, как он стоял во главе республики, и истекали его пятилетние полномочия. Посреди стольких затруднений и имея вокруг себя так мало помощников, вполне вероятно, что самый благоразумный человек, каким был Август, думал оставить другим власть и ответственность за будущее.[329] Двадцать лет власти могли утомить даже очень честолюбивого и энергичного человека и внушить ему желание хотя бы небольшого покоя и отдыха. Но положение осложняли важные, хотя и не столь заметные затруднения. Для всех было очевидно, что если бы даже Август отстранился от дел, то все же было бы невозможно просто восстановить древнюю республику без принцепса с консулами и заделать брешь, пробитую в 27 г. до Р. X. в конституционной истории Рима. Принципат, бывший вначале только временной должностью для восстановления мира и порядка, сделался жизненно важным органом империи. Провинции, города, союзники, подданные, иностранные государства, привыкшие уже в течение двадцати лет видеть во главе государства одного человека, смешивали Рим с его личностью; все имели к нему уважение, почтение и страх; повсюду привыкли вести с ним переговоры и заключать союзы; повсюду возлагали на него свои надежды и свое доверие. Если бы после его удаления на его месте не оказалось бы человека с таким же авторитетом, все здание дружб, союзов, клиентел, подчинений, для которого потребовалось двадцать лет войны и дипломатических усилий, могло бы разом рухнуть. Трудно, например, было предвидеть, что произошло бы в Германии, если бы Август удалился в частную жизнь. Очевидно было, что бессильный, безвольный и разъединенный сенат не был более, как ранее, способен руководить внешней политикой, сделавшейся слишком обширной и слишком запутанной. Для иностранной политики нуждались более не в сменяемом ежегодно магистрате, а в магистрате, избираемом на более продолжительный срок, который мог бы наблюдать за границами империи, быть в курсе всех изменений, вести переговоры и быстро разрешать все вопросы. Поэтому Август мог удалиться в частную жизнь только при наличии преемника, готового принять его власть и продолжать его функции. И такой преемник был: в случае удаления Августа его преемником, по всем вышеизложенным причинам, мог быть только Тиберий. Но положение было так исключительно, что являлось новое затруднение, самое парадоксальное из всех. Непопулярность Тиберия все возрастала. Солдаты, конечно, обожали своего Биберия, так называли они его в насмешку, намекая на его единственный недостаток — склонность к вину;[330] и в лагерях Тиберия всюду уважали как очень сурового, но справедливого, храброго и неутомимого генерала; офицеры и несколько сопровождавших его интимных друзей удивлялись ему как простому и серьезному великому человеку.[331] Но совершенно иначе относились к нему в Риме, среди всех тех, кто желал бы пользоваться только привилегиями своего ранга, не неся никаких обязанностей; между всеми теми, кто обогатился грабежом бюджета, между холостяками, раздраженными лишением стольких наследств по законам о браке, и в бездетных семьях, которые боялись лишиться всего в один прекрасный день. Все эти люди страшились энергичного человека, могущество которого, естественно, возрастало по мере того, как Август старел, и который обещал управлять с большей строгостью, чем Август. Если даже управление Августа многим казалось слишком консервативным, то управление Тиберия должно было казаться им национальным бедствием, которого нужно было избежать во что бы то ни стало. По этой причине в сенате, среди всадников и в самом народе постепенно образовалась противная ему партия. Только новое избрание Августа могло на время разрешить все эти затруднения, удовлетворяя всех как наименьшее зло. Волей-неволей Август должен был принять продолжение своего принципата, но не на пять, а на десять лет. Это удлинение, может быть, объясняется страхом перед Тиберием: хотели успокоиться с этой стороны по крайней мере на десять лет.

Закон о показаниях рабов. Август в Галлии. Завоевании Германии

8 г. до P.X

Потом Август отправился в Галлию, добившись ранее утверждения реформы уголовного процесса» бывшей новым ударом для аристократии. Это был закон, позволявший подвергать пытке рабов, в процессах, начатых против их господ. По этому закону производилась фиктивная продажа раба государству или самому Августу; после этой продажи раб не принадлежал более обвиненному и мог быть допрошен. Эту удивительную юридическую тонкость придумали, чтобы удовлетворить публику, протестовавшую против почти полной безнаказанности богачей; но если нашлись люди, одобрявшие эту реформу, которую они считали необходимой, то многие другие с полным основанием порицали ее.[332] Август одной рукой уничтожал то, что делал другой, и, всеми средствами стараясь восстановить аристократию экономически и морально, давал зависти и жадности средних классов, бедным писакам и выскочкам ужасное оружие, чтобы с помощью скандала, справедливых обвинений и клеветы разрушать честь и состояние аристократии. Никогда аристократия, достойная этого имени, не будет в состоянии перенести, чтобы рабы давали свидетельство против своих господ. Поэтому римская аристократия более чем когда-либо нуждалась в поднятии своего престижа крупным успехом в германской политике. Едва Август прибыл в Галлию, как Тиберий во главе армии перешел через Рейн; и этого было достаточно. Германцы уже были так напуганы и лишены храбрости походом Друза, что все германские племена, исключая сугамбров, обратились к нему с вопросом, на каких условиях могли бы они покориться. Август ответил, что начнет переговоры только тогда, когда и сугамбры пришлют послов; когда же сугамбры, уступая требованиям прочих народов, прислали в Галлию цвет своей знати,

Август отказался от всяких уступок, потребовал безусловной сдачи и задержал даже в качестве пленных сугамбрских послов, отнимая этой бесчестной стратегией вождей у храброго народа. Если варвары бывают жестокими на войне, то цивилизованные народы являются часто бесчестными лжецами. Германцы сдались.[333]

Раздор между Юлией и Тиберием

Таким образом, в четыре года вся Германия была завоевана вплоть до Эльбы, и великое предприятие, задуманное Цезарем, было выполнено его сыном. Фракия, с другой стороны, после трехлетней войны только что была окончательно усмирена Пизоном; спокойствие равным образом было восстановлено в Паннонии и в Далмации; на Востоке Парфянская империя, как казалось, покорно склонилась перед римской властью. Таким образом, Рим, по-видимому, сохранял свое могущество, несмотря на упадок, в котором находился сенат и аристократия, моральное вырождение и крупные экономические затруднения! После своего возвращения Август мог заняться реформой календаря, устранив некоторые неточности, которые были оставлены реформой Цезаря. В соответствии с реформой восьмому месяцу года дали имя Августа, который он носит и в настоящее время.[334] Но задача правительства с каждым днем становилась все труднее вследствие недостаточности орудий, которыми оно располагало. Все более и более уменьшалось число лиц, которыми мог пользоваться Август. В этом году умер Меценат; если в нем Август не потерял такого энергичного сотрудника, каким был Агриппа, то во всяком случае он потерял в нем верного и рассудительного друга, у которого можно было просить совета в затруднительных обстоятельствах.[335] Кроме того, по очень основательной причине начал возрождаться раздор между Юлией и Тиберием. Семпроний Гракх, тот элегантный аристократ, ухаживания которого, как подозревали, встречали со стороны Юлии очень хороший прием тоща, когда она была женой Агриппы, в этот момент, по-видимому, снова сблизился с Юлией, воспользовавшись несогласием, возникшим между ней и ее новым супругом.[336] Во всяком случае, дело кончилось тем, что Юлия и Тиберий отказались от совместной жизни[337] и что Август, вероятно с целью утешить Тиберия в его печали, согласился предоставить ему почести триумфа и позволил избрать его консулом на 7 г. до Р. X., через пять, а не через десять лет после его первого консульства, в силу сенатского постановления, которое сократило для него на пять лет все отсрочки, предписанные для магистратур. 27 октября того же года умер Гораций.

Большой пожар в Риме и его последствия

Следующий год (7 г. до Р. X.), в который Тиберий справил свой первый триумф и в который он был консулом, протек спокойно. Германия, однако, одно время, казалось, готова была восстать, и Тиберий, вновь облеченный званием легата Августа, поспешно вернулся на берега Рейна, но лишь для того, чтобы убедиться, что не существует никакой опасности, и сейчас же возвратился в Рим.[338] Рим был встревожен лишь вспыхнувшим по соседству с форумом большим пожаром, который вследствие обычной небрежности эдилов произвел большие опустошения. Жители Рима приписывали этот пожар мрачному заговору должников, которые таким путем хотели избавиться от уплаты своих долгов.[339] Это бедствие заставило, наконец, Августа серьезно заняться реорганизацией римской администрации, произведя новое изменение в аристократической конституции. Так как за двадцать лет аристократия не научилась даже тушить пожары и мостить улицы Рима, то нужно было найти способных для этого людей вне ее родов. Август не хотел, однако, ни отменять избирательного принципа, неотделимого от всей республиканской конституции, ни, тем более, создавать совершенно новое учреждение. Во многих уже кварталах с некоторого времени народ — граждане и иностранцы, свободные и вольноотпущенники — избирали лиц, которым поручали подготавливать так называемые ludi compitales и другие религиозные и светские праздники квартала.[340] Август задумал превратить в единственную постоянную магистратуру для всего Рима с более обширной и точнее определенной властью эти должности, носившие до тех пор характер частного дела известного числа граждан. С этой целью он предложил закон, разделявший Рим на четырнадцать округов (regiones), во главе каждого из которых ежегодно должен был стоять или претор, или эдил, или трибун, избираемые по жребию;[341] каждый из этих округов должен был делиться, в свою очередь, на известное число кварталов (vici) — в эпоху Плиния их было 265;[342] в каждом квартале все жители — граждане и иностранцы, свободные и вольноотпущенники — должны были избирать квартального начальника (magister), который не только обязан был стоять во главе культа местных Ларов (Lares compitales) и подготавливать праздники, но и наблюдать за полицией улиц и тушением пожаров при помощи государственных рабов, бывших до тех пор в распоряжении эдилов.[343] Почти во всех кварталах избрание падало на вольноотпущенников, иностранцев или зажиточных и уважаемых плебеев, и для возбуждения их усердия и оплаты их трудов, так как по республиканскому принципу они не должны были получать деньги, закон предоставил им право в известных случаях носить тогу претексту и ходить в сопровождении двух ликторов.[344] В действительности это были очень скромные официальные отличия, но все же они не могли не льстить самолюбию стольких дотоле совершенно неизвестных лиц. Таким образом, возле часовни Ларов организовались команды метельщиков улиц и пожарных. Новую столичную администрацию старались втиснуть в старую религиозную традицию. Старались наиболее энергичных и образованных плебеев и вольноотпущенников побудить бесплатно служить обществу, вознаграждая их отличиями и создавая род маленькой знати из народа в огромном кишащем муравейнике столицы.

Разрыв между Юлией и Тиберием

7 г. до P.X

Август мог бы считать этот год одним из наиболее спокойных и счастливых годов своей жизни — а впоследствии он почти не между имел их, — если бы не оживился раздор между Юлией и Тиберием и не приняла внушающих тревогу размеров политическая ссора между партией молодой знати и старой консервативной партией.

Тиберий не мог не знать, что Юлия обманывала его; во всяком случае он подозревал это. Между тем он был в числе наиболее непримиримых поклонников традиций и пуританизма, принудивших Августа предложить великие законы 18 г., беспрестанно требовавших от него их неумолимого применения и постоянно плакавшихся на беспорядок, терпимый аристократами в своих семьях. Мог ли он, пуританин, консерватор, поклонник традиций, держать в своем доме жену, заподозренную в прелюбодеянии, тогда как lex de adulteriis предписывал донести на нее или развестись с ней.[345] Ему нужно было подать пример той римской суровости, которой он до сих пор так настоятельно требовал от других. Но Юлия была дочерью, и притом любимой дочерью, Августа, человека, которому он, еще столь молодой, был обязан столькими почестями и славой. Он не мог обвинить или прогнать Юлию, как если бы дело шло об обыкновенной матроне: подобный скандал в доме Августа был бы очень тяжелым политическим потрясением. Тиберий, обычно столь решительный и непоколебимый, поэтому колебался. Но Юлия, знавшая своего мужа, могла опасаться того, что имя дочери Августа не будет в силах долго защищать ее против гордости, пуританизма и властного характера Клавдия; она понимала, что для своей защиты ей лучше самой напасть на Тиберия, на его политическое могущество и его положение в государстве, и она соединилась с его многочисленными врагами из среды знатной молодежи. Момент был благоприятен по многим причинам. Августу только что исполнилось шестьдесят лет, приближалась старость, он всегда был слабого здоровья и держался, как все знали, только благодаря постоянным заботам о себе и строгому режиму. Спрашивали себя, не присоединится ли он скоро к Меценату и Агриппе; и с тем ббльшей тревогой поднимался вопрос, кто наследует ему в его функциях принцепса республики. Ответ всегда был один и тот же: это, несомненно, будет Тиберий, если только не удастся сделать его вступление в должность невозможным, возбудив против него скрытую ненависть народа, воспользовавшись его недостаточной гибкостью и всеми его недостатками с целью создать ему затруднения. Вокруг Юлии сгруппировалась котерия молодых людей, врагов Тиберия; среди них были Марк Лоллий, Гай Семпроний Гракх, Аппий Клавдий, Юлий Антоний, Квинтий Криспин и один из Сципионов.

Оппозиция Тиберию