Приготовления к завоеванию Германии. — Должность верховного понтифика становится вакантной. — Разделение гражданской и военной власти. — Август — верховный понтифик. — Смерть Агриппы. — Первые религиозные реформы Августа. — План завоевания Германии. — Друз в Северном море. — Друз у устья Везера. — Ирод в Риме. — Вдовство Юлии. — Юлия и закон о браках. — Методическое вторжение в Германию. — Август praefectus morum et legum. — Новая реформа сената. — Восстание во Фракии. — Cura aquarum. — Поход Друза к Везеру. — Основание Ализона. — Новые поражения в Паннонии. — Алтарь Августа и Рима.

Приготовления к германской экспедиции

Август без затруднения получил от сената на новое пятилетие продолжение полномочий для себя и для Агриппы[201] и энергично продолжал военные приготовления. Мы не знаем, употребил ли он на них только доходы с Галлии или же воспользовался средствами, вотированными сенатом.[202] Последние могли, впрочем, быть потребованы только под предлогом необходимости защиты Галлии,[203] ибо кажется маловероятным, чтобы Август открыто изложил свой план, рискуя встревожить германцев. Как бы то ни было, Август не только думал о приготовлении оружия, денег и солдат, но, так как успех предприятия зависел отчасти от верности галльской аристократии, он хотел ранее похода в Германию привязать к себе аристократию моральными обязательствами, насколько они могут связывать людей.

Он решился пересадить из Малой Азии в Галлию культ Рима и Августа, соединить вокруг храма ежегодные собрания, где представители шестидесяти галльских civitates могли бы появляться в полном блеске, и организовать, как в Азии, корпорацию жрецов, избранных галльской знатью и представлявших более замкнутую и отборную аристократию. В Малой Азии этот культ уже начал приносить пользу: это был народный символ единства империи и идеальная связь отдельных городов друг с другом и всей провинции с Римом. Этот новый культ можно было организовать и в Галлии, где совсем угас прежний национальный друидизм. Так как Италия переносила этот культ в Малую Азию и так как она сама начала прибегать к религиозным символам, чтобы выразить свое преклонение перед Августом, то она охотно согласилась бы на то, чтобы алтарь Рима и Августа был воздвигнут, например, в Лионе. Что касается Галлии, то можно было надеяться, что она охотно примет новый культ, особенно в случае удачи германского предприятия. Меч Цезаря сделал в кельтских традициях обширные бреши, через которые проникали в Галлию не только иностранные товары, нравы и языки, но и боги; старые галльские божества смешались теперь с греческими, латинскими и восточными божествами, впрочем, имевшими с ними некоторое сходство, и дуновение нового духа проникало в Галлию по всем направлениям.

Верховный понтифик

12 г. до P.X

Около конца 13 и начала 12 г., когда Август обдумывал свои проекты, случились два события: в Паннонии разразилось большое восстание[204] и должность великого понтифика, самая высшая религиозная магистратура республики, освободилась вследствие смерти Лепида, прежнего триумвира, занимавшего ее уже тридцать два года.[205] Трудно сказать, было ли паннонское восстание настолько серьезно, как передавали тогда. События, может быть с намерением, были преувеличены с целью оправдать понятным для всякого образом новую и очень важную конституционную реформу, к которой Август был принужден гораздо более серьезными основаниями. Немедленно после смерти Лепида все согласно указывали на Августа как на его преемника. Поклонники традиций, для которых реформа нравов покоилась, главным образом, на религии, хотели сделать из этого избрания большую народную демонстрацию в пользу идей, поэтически выраженных Вергилием в «Энеиде», и против моральной распущенности и безбожного и развращенного духа молодежи, обуздать которую оказались бессильны законы 18 г.[206] Pontifex maximus, достойный этого звания, мог, наконец, дать реформе нравов, остававшейся безуспешной до сих пор, ее естественную основу, реформу культа. Но эти неожиданно появившиеся религиозные заботы были в данный момент крупным затруднением для Августа, занятого приготовлениями к своей большой экспедиции в Германию. В эту эпоху Август не менее, чем в начале своего правления, заботился угодить маленькой котерии непримиримых консерваторов, требовавших реформы культа и нравов. Но трудно было одновременно заниматься и этими важными внутренними делами, и внешними завоеваниями. С другой стороны, Август прекрасно сознавал, что он скорее создан быть верховным понтификом вместо Лепида, чем в качестве главнокомандующего руководить германской войной. Поэтому он задумал при помощи сената реорганизовать двойной принципат, который он занимал вместе с Агриппой, в настоящее разделение гражданской и военной власти, до того слитой в лице обоих принцепсов. Предлогом послужило паннонское восстание, хотя оно было слишком обыкновенным событием, чтобы оправдать такое важное нововведение. Все генералы, командовавшие вне Италии, были поставлены под начальство Агриппы; все легионы, даже находившиеся в провинциях Августа, перешли вследствие этого под власть Агриппы; начальствование над армиями было, таким образом, отделено от проконсульской и пропреторской власти, и верховная власть над армиями, некогда бывшая у сената, была передана в руки одного человека.[207] Располагая, таким образом, всеми легионами, Агриппа мог начать предприятие, результат которого трудно было предвидеть по отношению к другим европейским провинциям, охваченным беспорядками и почти открытыми восстаниями; а тем временем Август мог выполнить в Риме столь долго ожидаемую реформу культа.

Разделение военной и гражданской власти

Таким образом, если наше толкование текста Диона правильно, верховная власть, сохраняя свою внешность, еще раз изменила свою сущность. Теперь во главе государства было более не два товарища с одинаковой властью, но жрец и солдат, разделившие между собой верховную власть. Германская экспедиция, долженствовавшая придать прочность аристократической конституции, принудила к этому средству, столь противному конституционному духу, главным образом, потому, что одна аристократия не имела более сил, достаточных для удачного окончания завоевания. В этом было неразрешимое противоречие. Во всяком случае, Агриппа, уехавший зимой в Паннонию, в феврале был уже на обратном пути или потому, что, как утверждали, достаточно было одного известия о его приезде, чтобы усмирить мятежников,[208] или потому, что весной он предполагал отправиться в Галлию принять начальствование над рейнскими легионами. Пока он возвращался в Рим, Август 6 марта был избран верховным понтификом.[209] Хотя Август был единственным кандидатом, стечение избирателей из всех областей Италии было значительно, и задуманная традиционалистической партией народная демонстрация вполне удалась. Если в богатом, элегантном и образованном римском обществе новый дух наслаждения, вкуса к легкой жизни все более и более распространялся, то дух благочестия и традиции всего лучше сохранился в средних классах. Если в них также далеки были от постоянного соблюдения строгих предписаний пуританской морали, то никто все же не смел отказаться принять участие в платонической демонстрации в пользу религии, которая всегда официально рассматривалась как вечный источник мира и общественного благополучия.

Смерть Агриппы

Через тринадцать дней, 19 марта, начинались Quinquatriae, праздник в честь Минервы, бывший тогда праздником низших слоев интеллектуального общества и высших классов рабочих, праздником молодых школьников и их учителей, ткачей, башмачников, красильщиков, золотых дел мастеров и скульпторов.[210]Чтобы угодить этим низшим классам и придать более достоинства и важности праздникам, можно сказать, праздникам низшей школы, во время которых мальчики должны были просить у Минервы успехов в науках, новый pontifex maximus захотел предложить народу развлечения от имени двух своих приемных сыновей, Гая и Луция, начинавших свое учение. Он устроил даже гладиаторские игры, вовсе неподходящие к культу богини разума, ужасавшейся крови.[211] Римские ремесленники, почитавшие Минерву своей покровительницей, не имели, вероятно, вкуса к более благородному спорту. Посреди этих празднеств, продолжавшихся пять дней, Август внезапно получил известие, что Агриппа во время своего путешествия тяжело заболел в Кампании. Он бросил празднества и немедленно выехал в Кампанию, но приехал слишком поздно. Агриппа уже умер.[212] В пятидесятилетием возрасте, посреди богатства, власти и славы, он преждевременно, таким образом, закончил свою карьеру, начатую тридцать два года тому назад, когда после смерти Цезаря он без колебания встал на сторону Октавиана. Агриппа был одним из немногих, имевших в момент катастрофы веру в звезду Юлиев, и события оправдали его выбор. На этот раз, по крайней мере, судьба вознаградила заслуги. Агриппа был образцом римлянина, уже лишенного своей первобытной грубости, но еще не развращенного умственным вырождением, пороками и деньгами. Он умел соединить с прекрасными добродетелями своей расы качества, даваемые культурой. С умом одновременно сильным и гибким, практическим и стремящимся к знаниям, с душой гордой, но простой, непоколебимой, преданной и верной, он умел в одно и то же время быть генералом, адмиралом, архитектором, географом, писателем, коллекционером предметов искусства и организатором государственного управления. В продолжение тридцати двух лет он все время отдавал свой разнообразный и неистощимый талант сперва, во время гражданских войн, на службу своей партии, а затем на службу республике и народу. Он умер еще молодым, оставляя помимо двух усыновленных Августом сыновей двух малолетних дочерей и беременную Юлию. Он, таким образом, вполне подчинился закону de maritandis ordinibus, изданному его тестем. Августу он оставил часть своих огромных поместий, а народу — свои римские сады и термы с большими имениями на их поддержание.[213] Он оставил, наконец, еще более прекрасное наследие в своих «Комментариях», монументальном сборнике географических и статистических сведений обо всех провинциях, при помощи которого он начал составлять большую карту империи для общего пользования. Судьба навсегда привязала его имя к фасаду Пантеона в центре мира, поместив его над поколениями, которые должны были проходить у подножия этого нетленного монумента, но она не пожелала сравнять его с Цезарем, не дав ему времени завоевать Германию.

Первые религиозные реформы Августа

12 г. до P.X

Август благочестиво перенес в Рим прах своего друга, соорудил ему пышную гробницу, произнес в честь его большую речь и роздал на память о нем деньги народу.[214] Таким образом, он снова был взять на одного себя президентство в республике, которое реформы он в течение последнего пятилетия разделял в Агриппой как в собственных интересах, так и в интересах республики. В Риме не было еще гражданина, который мог бы заместить Агриппу, и Август впервые теперь стал верховным главой государства, армии и религии.

Впервые со времени достижения им власти верховное управление было сосредоточено в его лице, хотя против его желания, вследствие несчастья, которое никто не оплакивал более его самого. Август имел редкое счастье, встретив Агриппу в начале своей долгой карьеры, и для него было громадным несчастьем потерять его так внезапно на половине пути. Эта смерть совершенно опрокидывала план войны в Германии, и восстановление единства верховной власти парализовало государство. Флот был оснащен, канал вырыт и все готово; но Август в пятьдесят два года не осмеливался сделаться главнокомандующим и руководить такой большой войной, когда и в молодости он не умел руководить маленькими войнами. Он не мог отправиться завоевывать Германию, когда ханжи, с такой помпой и блеском сделавшие его верховным понтификом, нетерпеливо ждали, чтобы он тотчас же принялся за религиозную реформу. Принужденный управлять одновременно небом и землею, делами богов и делами людей, Август принял поистине наилучшее решение. Он послал в Паннонию Тиберия, а сам покинул Рим и отправился в долину По, в Аквилею, чтобы лично наблюдать за подавлением восстания.[215] В течение некоторого времени он, казалось, не хотел решать что-либо по поводу Германии, думая, может быть, отсрочить предприятие.[216] Во время путешествия он начал также вводить некоторые религиозные реформы. Сперва он удалил из обращения ложные сивиллины оракулы и пророческие книги, пущенные в обращение во время революции ловкими шарлатанами и вносившие смущение в настроение народа, а следовательно, в конечном результате, и в политику. Он приказал к определенному сроку всем владельцам сборников оракулов и пророчеств принести их к претору. Все пророчества были сожжены, две тысячи сивиллиных оракулов были отобраны, признаны подлинными и в двух золотых ковчегах положены в храм Аполлона на Палатине, а прочие оракулы были сожжены.[217] Август занялся также реорганизацией самого аристократического и самого популярного из культов Рима, именно культа Весты и культа Lares compitales, божков — покровителей каждого квартала, к которым простой народ часто присоединял статуэтку самого Августа. С целью облегчить набор весталок он увеличил привилегии и почести, которыми они пользовались,[218] а в культ Lares compitales ввел две торжественные церемонии: одну справлявшуюся летом, другую — зимой.[219]Планы германской кампании

Но если у Августа было минутное колебание по поводу германского предприятия, то галльские дела скоро показали ему, что для благосостояния республики недостаточно читать и заставлять читать молитвы в Риме, а нужно сражаться в Германии. Ценз в Галлии был окончен, и недовольство сделалось таким острым, что революция казалась неизбежной, а вместе с ней, без сомнения, должны были нагрянуть на богатую провинцию и германские орды.[220] Август должен был решиться начать так давно приготовленное нападение. Но времена значительно изменились. Нужно было вторгнуться в Германию, не бросаясь со смелостью Цезаря с закрытыми глазами в будущее, а методически, медленными и осмотрительными шагами продвигаясь вперед только на верное расстояние, хорошо защищенное с тыла, и после тщательной разведки обширной неизвестной территории, в которую нужно было вторгнуться. Прежде всего легионам была открыта безопасная дорога на восток вдоль течения Липпе при помощи обширного укрепленного лагеря, построенного на берегах этой реки в сердце страны, между Рейном и Везером. Этот лагерь был соединен с Рейном широкой военной дорогой и цепью мелких фортов.