— Да, да, Алексей, — Эмма поспешила поддержать своего друга. — Это поистине великая сила. Тем более что она питается на только волей современников, но и растворённой в истории волей прошлых поколений. Шопенгауэр называл это явление палигенезией. Наш замечательный соотечественник Шрёдингер считал, что через неумирающую волю человечество способно будет однажды достичь бессмертия. Вы только вдумайтесь: ваше ego не умрёт никогда, если его воля передастся в чаяния и дела тех, кто придёт вам вслед!

— Не спорю, то, о чём вы сейчас говорите — звучит волнующе, — ответил Эмме Алексей. — Но мне кажется, вы переоцениваете возможности нынешней России. За какие-то полвека от былого единства у нас не осталось и следа. Каждый старается жить сам по себе. Людей дела в правящем классе с огнём не сыскать, а на то, что там есть, не хочется даже глядеть. Разделённость, тщеславие, цинизм… Вот вы предлагаете объединить наши элиты — но зачем? Половина наших только спит и видит, как бы «объединиться с Европой», однако Европа их по факту к себе не берёт. Со свиным-то рылом!

Каплицкий с нескрываемым импульсом эмоций немедленно возразил.

— Алексей, не беспокойтесь, мы их и так не возьмём! Нам жулики и временщики не нужны. Но мы почтём за величайшую честь быть вместе с людьми такими, как вы. С русскими интеллектуалами всех направлений — с футуристами, художниками, философами, поэтами… С инженерами, врачами и учителями… Между прочим, даже с теми из вас, кто не любит Европу и считает себя русскими традиционалистами. Алексей, послушайте: то, что я говорю сейчас — это не прихоть, это, возможно, последний шанс для наших цивилизаций себя сохранить. Если падёт Европа, то погибните и вы, разрушится Россия. Однако если нас ждёт удача — мы восстановим Европу в её подлинных границах, от Гибралтара до Уральских гор. Или до самого Владивостока, если желаете. И Европа эта обретёт будущее, останется живой — вот, что главное! Я не призываю вас немедленно со мной согласиться, однако подумайте хорошенько! Кстати, от чашечки венского кофе на десерт никто не откажется?

— Конечно, мы только за! А что касается ваших слов — я вижу, что вы давно работаете над этими вопросами, поэтому я не готов с хода ни соглашаться, ни возражать. Однако мне непонятно следующее — каким образом вы намереваетесь этот свой проект реализовать?

— О, здесь нет ничего невозможного! Необходимо совсем немного — преодолеть идеологические и религиозные комплексы, разделявшие нас на протяжении столетий, и снова соединиться на основе общих ценностей и интересов.

— Но каких именно?

— Самых простых и оттого вечных. Земля. Солнце. Красота мира и красота человека. Что может быть одновременно и проще, и святей?

— Как будто бы ничего, — ответил Алексей после небольшого раздумья. — Но ведь всё это уже было! Солнце, природа, человек — все эти образы из античной Аркадии не умирали никогда. Однако и всеобщей популярности не снискали.

— Это как посмотреть, — не согласился Каплицкий. — Большинство людей действительно живут текущими проблемами и сегодняшним днём, перепоручая тому, кого они именуют Богом, заботиться обо всём остальном. Будто бы у Бога нет других задач, кроме как прибираться за людьми и устраивать их ничтожные дела. Согласитесь, что рассуждать подобным образом — глупо и нечестно. Умнейшие люди во все века размышляли над тем, как примирить человека не с абстрактными сущностями высшего порядка, а с реальным и повседневным миром. Начиная от Зенона Китийского, призывавшего жить в согласии с природой, или Николая Кузанского, отождествившего природу с самим Творцом. Или вспомните гениального Спинозу, открывшего, что мыслить и переживать способны все сущности подряд, что любая из них наделена душой и что человеческое тело — лишь совершеннейшая из линз, с помощью которой мы способны преломлять и воспроизводить внутри себя абсолютно точный образ любого предмета и явления. А умение отразить — значит и умение принять. То есть человек способен, если захочет, преодолеть свою ограниченность и вместить вовнутрь себя целую Вселенную!

— Спиноза, помнится, зарабатывал на жизнь шлифовкой линз и понимал в них толк, — отшутился Алексей, покачивая головой. — Однако мне кажется, что не стоит планировать жизнь на основе чьих-то идей, пусть даже гениальных. Принимать к сведению — да, подчиняться — ни за что. Тем более что лично мне ближе идеи не слияния с природой, а преодоления её необузданности и стихии. Ведь без борьбы человек закисает.

— Вы рассуждаете как большинство русских, Алексей, хотя ваш Лев Толстой решительно не согласился бы с вами! — ответила Эмма, размешивая кофейные сливки. — Борьба губит человечество. Особенно сегодня, когда в руках людей сосредоточены колоссальные технические возможности, способные уничтожить мир. Чтобы не случилось непоправимого, необходимо навсегда похоронить эгоизм и индивидуализм. А для этого нужно наделить людей единой волей, подняв её из глубин древнего сознания и вернув людям ощущение их единства со всем, что их окружает. И вы даже не спорьте с нами, Алексей, мы это знаем, мы это выстрадали и ни за что своего мнения не изменим!

— Да ведь я и не пытаюсь вас переубедить, — немного растерянно произнёс в ответ Алексей. — Мы и спорить-то не собирались!

— За исключением того, что вы сами заговорили об объединении наших элит, — поддержала Алекея Мария.

— Да, это была наша инициатива, — подтвердил Каплицкий. — Решить глобальную задачу спасения Европы руками одних европейцев, боюсь, нам не под силу, поэтому мы ищем мощного союзника в лице вашего народа. Простите меня за жёсткость, но европейцев надо лечить от эгоизма, а русских — от излишней уверенности в себе. Я предлагаю делать эту работу вместе.

— И при этом очень быстро, — добавила Эмма. — Времени нет, и если Россия не готова к сотрудничеству, то вместо неё мы будем вынуждены привлечь Украину.

— Ну зачем же так резко обозначать барьеры! — поморщился Каплицкий, выказывая несогласие со столь категоричным суждением своей спутницы. — Мы доброжелательны и открыты. И если наш проект удастся, то мы спасём европейскую цивилизацию, спасем цивилизацию русскую как часть европейской от почти неизбежного одичания, от нашествия азиатских орд, от перехода в историческое небытие!

Алексей оценивающе посмотрел на Каплицкого.

— Вы второй раз сказали про «проект». Это серьёзно? Ведь одно дело просто пофилософствовать, а другое — замахнуться на решение задачи… задачи столь сложной и даже опасной?

— Да, герр Алексей, вы правы. Решение этой сложной и опасной задачи — моя профессия, моё credo. Эмма помогает мне уже много лет, у нас с ней абсолютно общие взгляды.