Покончив с салатом и отодвинув тарелку в предвкушении скорой смены кушаний, Каплицкий откинулся на спинку стула и выдал неожиданное признание:

— А ведь вы, герр Алексей, и вы, фрау Мария, будете совершенно правы. Нынешняя обустроенность Европы — это миф, такой же миф, как и это вино. Вино ценят не потому, что в нём содержится что-то совершенно исключительное, а в силу человеческой договоренности. Просто группа людей, которых все считают знатоками, однажды решила, что именно такой-то виноградник, такая-то почва и такая-то роза ветров — вершина в виноделии, и все с ними согласились. И, конечно же, согласились ещё и потому, что эту вершину разыскали во Франции. Окажись, скажем, где-нибудь в Мозамбике пусть даже во много раз лучшее сочетание составляющих для вина — не сомневайтесь, тот аппелласьон в лучшем случае ограничился бы средненьким Vin de Pays. С Европой, поверьте, происходит то же самое.

— Немного с вами не соглашусь, — Алексей заканчивал расправляться с луковым супом и поспешил вернуться к беседе. — Во-первых, обихоженность и обустроенность Европы — очевидный факт. Во-вторых, что бы мы ни думали про прежних и нынешних европейцев, но их мысли и дела, пусть даже не самые идеальные, опираются на глубокую и великую традицию. И эти две объективные основы Европы нельзя недооценить.

Реплика Алексея оживила Эмму:

— Даже совершенно не зная вас, лишь по одному тому, как вы защищаете Европу, я могла бы заключить, что вы русский! Даже те из русских, кто Европу ругает, в глубине своей души думают так же, как вы! Это для вас столь очевидно!

— Простите, но это не совсем так. Я совершенно не преклоняюсь перед Европой. Я просто говорю о том, что вижу и что реально здесь существует — обустроенность и культура. Если бы не тяжёлая историческая судьба, в России было бы так же.

— Помилуйте, Алексей! Неужели вы думаете, что отрицаю право России называться европейской страной?

— В какой-то степени — отрицаете. Взять хотя бы наш спор о степях.

— Это всё она, — Каплицкий обернулся к Эмме и рассмеялся. — Наверное оттого, что с детства не переносит жару и пыль. Но это всё — эмоции. Зато я вам вот что скажу, дорогой Алексей: наличие в России столь взволнованного и трепетного отношения к Европе связано знаете с чем? С тем, что Россия — это такая же часть Европы и, возможно, даже лучшая её часть!

— Нам не нужно быть лучшей частью, мы — просто её полноценная часть, и всё, — поспешила заметить Мария.

— Не скромничайте, друзья мои, я сейчас всё объясню. У вашей страны больше оснований называть себя европейским государством, чем у Германии и даже нашей горячо всеми любимой Австрии. Ещё в десятом веке византийский император Константин Багрянородный, когда кодифицировал установленный Константином Великим запрет на династические браки с иноверцами, сделал особое исключение для франков. При этом все как один византийские хронисты того времени — и Продолжатель Феофана, и Симеон Логофет в один голос утверждали, что за этим исключением стояло желание иметь хорошие отношения с Россией, поскольку ваша страна ведёт своё начало именно от франков, а её княжеский род — от династии Каролингов.

— Я читал об этом, — ответил Алексей. — Думаю, что это, скорее всего, либо ошибка, либо лукавство, устроенное княгиней Ольгой, желавшей женить своего сына Святослава на дочери Константина Багрянородного. Ещё один вариант нормандской теории.

— Не будьте столь категоричны, герр Алексей! Что за странное желание у вас, русских, своими руками тащить себя в сторону востока, одновременно рассуждая о европейских ценностях? Есть же масса других доказательств — взгляните, каменная резьба на ваших древних соборах во Владимире практически повторяет сюжеты и образы резьбы соборов в Арле и Пуатье. А ваше древнее наименование Валдая — Алаунские поля — разве ничем не напоминает Каталунское поле, на котором Флавий Аэций давал последнюю битву старого Рима? Да и тезис о «третьем Риме», коль скоро его однажды озвучили, должен был иметь под собой немного большие основания, чем просто результат женитьбы московского князя на наследнице последнего константинопольского императора. Византийских принцесс отправляли замуж во многие страны, но говорить от Третьем Риме решились почему-то только у вас!

— Думаю, что этот тезис — не более чем пропагандистский жупел, придуманный по заказу отца Ивана Грозного, — улыбнулся Алексей и скептически покачал головой.

— В те далёкие годы к словам относились намного ответственнее, чем сейчас, герр Алексей. Да и фактов имелось предостаточно: пусть отдалённое, но всё-таки родство князя Рюрика с самим Августом Октавианом, племянником Цезаря, прямое родство московских князей с потомками Константина Великого. В жилах матери Ивана Грозного текла кровь ромейской династии Комнинов. На дочери вашего князя Ярослава запросто женится третий из Капетингов король Франции Генрих, как будто бы нельзя было найти кого поближе. Добавьте сюда очевидное для современников родство княгини Ольги с Карлом Великим, крестившим, между прочим, Германию и провозглашённым римским папой императором Запада. Допустите также наличие других возможных фактов и династических историй, которые сегодня напрочь забыты, но о которых в те времена отлично знали и помнили. Вот и получается, что династические линии обоих Римов в один прекрасный день сошлись в Москве. Странно — ведь это вас не радует, неужели вы бы желали выстраивать свою генеалогию от монголов и татарских мюрз?

— В данном случае мне всё равно. Родословная правителей имеет очень опосредованное отношение к историческому процессу. Историей движут другие силы.

— А я не спорю. Но работа исторических сил очевидна для нас, людей современных. А вот для людей, живших тому назад тысячу лет, на первом месте были почему-то вопросы крови тех, кто ими правит. Понимаете, к чему я клоню?

— Если честно — то не совсем.

— Мы начали говорить о том, что у вашей России, какой бы неприветливой, степной и таёжной моя Эмма её ни считала, имеются абсолютно схожие и равные с другими странами основания считать себя источником и хранителем европейской традиции. А коль скоро мы коснулись Рима — то и всей той древней оси, на которой держится цивилизация. Вы же не станете это опровергать?

— Нет, конечно. Однако я думаю, что наш народ завоевал подобные привилегии более весомыми заслугами. Своим трудом и героизмом. Одна лишь защита Европы от монгольских орд чего стоит!