Алексей хотел что-то возразить, однако Каплицкий не дал ему этого сделать.
— Подождите, я очень прошу вас позволить мне закончить мысль. Я ведь вовсе не собираюсь петь Западу панегирик. Ведь всё, чем мы все только что восхищались, — с этими словами он повернул голову и окинул взглядом изумрудную долину, — на самом деле — обречено.
На какой-то миг воцарилась тишина.
— Почему вы так считаете? — недоумевающе спросил Алексей.
— Потому что в европейцах есть одна очень важная черта, без которой не удалось бы создать Европу такой, какой мы её знаем и любим. И правда состоит в том, что поскольку всё меняется, то сегодня эта самая черта начинает мешать развитию, становится помехой на пути любых улучшений.
— Что же это за черта такая?
— Эгоизм. И наш, — Каплицикй дотронулся до локтя Эммы, — и ваш тоже. Ведь вы — точно такие же европейцы.
— Не совсем вас понимаю, поясните.
— Смотрите. Когда я говорил про обустройство, про европейскую молитву на сей счёт — я намеренно не сказал, что всё это могло работать только в условиях, где каждый индивид имел возможность обихаживать и улучшать кусочек своего собственного мира. Причём не обязательно земли — европеец, живший в городе, с неменьшей истовостью обихаживал и свою каменную конуру — вспомните все эти бесконечные украшения старых домов, резные двери, флюгера, цветы за окнами, отполированные до блеска камни на порогах и откосах! Стремление к уюту и теплу проявлялось здесь даже в самой нищей лачуге! Всем этим принято восхищаться, но ведь в основе этого — чистой воды эгоизм! Стремление любой ценой создать и оградить персональный микрокосм. А вот в России ничего подобного нет.
— И поэтому у нас на окнах не растут бегонии? — поинтересовалась Мария.
— Да. В вашем пространстве и в вашем климате создать индивидуальный микрокосм невозможно. Конечно, если вы — аристократ и у вас есть тысячи рабов, то возможно всё, даже самое невероятное. Оттого европейцы всегда так восхищались дворцами и усадьбами русских аристократов. Однако за пределами этих немногочисленных оазисов приходилось жить куда проще и честнее.
— Честнее — вы это хорошо сказали, — усмехнулся Алексей.
— Да, именно — честнее. В этом плане ваш народ лучше европейцев. Наш эгоизм сделал нас самодовольными бюргерами, которым на всё наплевать.
— Ну уж полноте! — не выдержала Мария. — Только что вы пели этим бюргерам дифирамб, а теперь — смешиваете с грязью?
— Да, милая Мария, именно так. С европейским эгоизмом и индивидуализмом нельзя дальше двигаться в будущее. Для будущего нужен совершенно другой багаж. Что-то другое нужно готовить и брать с собой. Но уж точно — не эти лужайки и домики, которые вышли из прошлого и, увы, останутся в нём навсегда.
— Вы опять говорите загадками, Гельмут…
— Может быть. Но тогда давайте перейдём ближе к делу. К «закату Европы», как выразился когда-то Шпенглер. Верите ли вы, что её нынешние институты и узаконения способствуют развитию и укрепления в людях исконного европейского духа свободы, ответственности, культуры? Верите ли, что люди, живущие на европейской земле, осознают все эти ценности и стремятся поддерживать их внутри себя? Нет, нет и ещё раз нет! Вы согласны с этим тезисом?
— Ну положим…
— Хорошо, тогда я продолжу. Пока шло строительство и совершенствование Европы, здесь пылал огонь подлинного европейского духа. Он создал великую культуру и невиданную в мире систему отношений между людьми, основанную на признании ценности и прав всякой личности. Однако теперь всё погасло. Свершившееся обустройство убило европейский дух и развратило людей. Воля европейцев всегда поддерживалась их трудолюбием. Но теперь — смотрите! — всё есть, можно не работать. Или почти не работать. В Германии и Англии уже возводятся фабрики, где не будет людей, а станут работать исключительно машины. Скоро такие фабрики распространятся повсеместно. То есть все блага, которые нужны людям, включая продукты питания, одежду и прочее, станут производить бездушные компьютерные монстры, для обслуживания которых хватит нескольких тысяч инженеров на целый континент. Все остальные смогут получать хлеб и прочие блага за просто так. Разумеется, если они имеют гражданство, права и зарегистрированы во всевозможных распределительных системах. Поэтому не будет преувеличением сказать, что Европа скоро построит настоящий коммунизм. Что вы об этом думаете, герр Алексей?
— Я думаю, — ответил Алексей, — что подобного рода коммунизм — насмешка над тем, о чём когда-то мечтали у нас в России. Возможно, наша идея коммунизма была недоработанной и наивной, однако она предполагала постоянное и интенсивное развитие. Развитие как условие сохранения человеческой личности. И как значительно более высокую форму простого европейского трудолюбия, о котором вы только что говорили. Если же развития нет — всё цепенеет, и даже трудолюбие не очень-то помогает. Quand on vit, il n"arrive rien[74], как писал когда-то Сартр…